Страница 5 из 18
– Вам не нужны, а нам нужны, – холодно отрезал кадровик.
– Послушайте… Но… – старичок судорожно начал шарить под столом в поисках ботинок. Кадровик же развернулся и, не говоря ни слова, направился к двери, считая свою миссию исполненной. А что? Он прав. Оформил меня, представил и пошел заниматься своими делами.
Богдан Осипович, наконец, обулся и на удивление проворно выскочил из-за своего стола – не растерял сил еще старичок-то, обежал меня по кругу и кинулся следом за уходящим кадровиком. Дверь за ними закрылась.
Я осмотрел комнату: столы вдоль стен, за ними сидят какие-то люди, с которыми мне придется теперь коротать дни напролет, даже дольше, чем в кругу моей разлюбезной семьи, в углу пара шкафов, и неоновый свет над головой, что не гаснет с самого утра, даже если за окном летний, солнечный день в полном разгаре – обстановка хуже, чем в могиле, но ничего не поделаешь, нужно приступать к … чему-то, и я, не говоря ни слова, подошел к окну. Выглянул на улицу сквозь давно немытые стекла, посмотрел на неровные ряды выцветших крыш…
– Ну, как тут служится? – обратился я к молодому человеку, с молчаливой покорностью продолжавшего высматривать что-то на экране монитора.
Тот кротко взглянул на меня, неопределенно пожал плечами, грустно улыбнулся и продолжил изучать что-то на экране. Девушка лишь ухмыльнулась, а женщина приблизительно тех же лет, что и старичок-начальник, так даже и бровью не повела, продолжала что-то вычерчивать при помощи карандаша и линейки.
«Должно быть, «боевая подруга» моего теперешнего начальничка», – подумал я. – «Таскает ее из конторы в контору, из отдела в отдел следом за собой, как талисман, за какие-нибудь отдаленные во времени заслуги, и оба счастливы. Верный пес на службе у своего хозяина. Нет, не пес… Только, вот, не понятно, кто тут больше руководит отделом, эта гражданка или тот «дед»? А может, я ошибаюсь, и все не так мрачно».
Но тут дверь открылась, и в комнату вполз мой новый начальник. Кинув на меня недовольный взгляд, он прошаркал к себе в угол. Ну, в общем-то, я его понимаю, сам бы был недоволен – спал, спал себе в углу, как в паутине, беды никакой не ведал, а теперь вот стоит перед ним какой-то хлыщ в костюме, и нужно с ним что-то делать – проблема, однако.
– Вы, знаете… – начал он, рассеянно перебирая на столе писчие принадлежности, но тут же осекся. – А как вас зовут?
– Александр…
– Александр, значит… – старичок рассеяно взглянул на темный экран выключенного компьютера. – А мне вас сажать-то некуда… Я… как бы… и не ожидал вашего прихода…
– Понимаю, – согласился с ним и поддержал его желание избавиться от меня. – Сам в растерянности.
Старичок сверкнул своими бусинками-глазками и опять потупил взор.
«Н-да, «дед», под названием Богдан Осипович, не позавидуешь тебе.», – ехидно подумал я, но сам и бровью не повел, стоял с каменным выражением лица, смотрел на него спокойно, без эмоций. – «Теперь тебе нужно стол для меня доставать, стул, компьютер, задания всякие давать – суеты-то я тебе сколько натащил с собой. Не ожидал ты такого. А что поделаешь? Кому сейчас легко? И потом ты же служишь, а не хозяйничаешь – значит, должен быть всегда готов к неприятным сюрпризам, а ты, вон, расслабился, обложил себя со всех сторон «преданными» людьми, а про вакансии забыл. Лопухнулся ты, опростоволосился. Тебе бы от них, от вакансий этих, надо было избавиться как можно быстрее, а ты не пошевелился. Для кого-нибудь из своих, наверное, берег. Теперь расплачивайся за свое благодушие».
Старичок еще посидел так с минуту, печалясь о своем недавнем уютном прошлом, и поднял трубку телефона, начал обзванивать соседние отделы, выискивая свободный стол в аренду, на время, пока не удастся получить собственный…
И так я «путешествовал» из отдела в отдел чуть ли не целый месяц. Это путешествия по миру поучительны и приятны, а внутри конторы подобное занятие однообразно и малоинтересно.
Комнаты везде приблизительно одинаковые, отличаются лишь количеством горшков с геранью на подоконниках. Физиономии сотрудников малопривлекательные, почти всегда с одним и тем же выражением – смесь скуки и тоски. Столы тоже одинаковые.
Однако, мне подобные перемещения из комнаты в комнату, пока кто-то был в декрете или в простом отпуске – прелюдии к декрету, то бюллетенил, то в командировке отдыхал, очень даже понравились. Человек я непривередливый, поэтому легко усаживался на любой стул и с удовольствием занимался своими делами.
Начальничек мой, старичок по имени Богдан Осипович, из-за постоянных перемещений найти меня не мог, да он особенно и не старался. Телефон у меня был то один, то другой, то третий. На звонки я почти не отвечал, потому что звонили тем людям, за кем этот стол был закреплен, и кто сейчас временно отсутствовал. Иногда я забегал в комнатку своего начальничка, чем его сильно беспокоил, потому что входил без стука, клал на стол номер телефона, нового, спрашивал, промежду прочим, нет ли какого задания, и уходил. Задания все равно не было. Через день я уже сидел на новом месте и с невозмутимым выражением слушал как звонит телефон, но не по мою душу.
Но так уж устроен этот мир – всему хорошему, как и всему плохому, рано или поздно, приходит конец.
Как-то вечером на кухню, где я ужинал, чем Бог послал, вошла жена и сказала, что меня просят к телефону. Звонил сам Петр Степанович, и было это очень необычно и одновременно волнительно.
Человек он в быту вежливый и обходительный. Это он на службе зверь зверем, а во внеурочный час всегда извиняется и деликатно поинтересовался вначале про здоровье мое и семейства, а потом про мою службу. Врать таким людям – все равно что самому себе отрубить голову. Я честно и рассказал, что вот уже месяц места у меня нет, шатаюсь по отделам с одного стола на другой, занимаюсь чем захочу… В ответ послышалось тихое «Не может быть» и от этого тихого, проникновенного голоса волосы зашевелились у меня на затылке и холодок пробежал по спине. Я попытался было успокоить его, смягчить рассказ, заверив, что все там делается, чтобы найти для меня стол и стул, но… в ответ послышалось, чтобы я все это занес в отчет и «спокойной ночи» и «всего хорошего», и трубку повесили.
Телевизор в комнате бубнил что-то неразборчивое. Я его, хотя и смотрю, но не вижу и не слышу. А зачем видеть и слышать что там говорят и показывают? Раньше говорили и показывали, что у нас все хорошо и врали, потому что когда становится хуже, то это совсем не хорошо. Но те, кто прилежно служил на благо общества, а таких было подавляющее большинство, если не верили, то очень хотели верить, что и в самом деле хорошо. А потом принялись показывать, что у нас все плохо и не просто плохо, а дальше некуда. Но люди продолжали жить, как и жили, не лучше, но и не так, как показывали, все-таки жили, а что там показывали и жизнью не назовешь, а потому все полагали, что это опять вранье. И тогда – вранье, и теперь – вранье. А раз вранье, то и живем мы, следовательно, приемлемо, и не хорошо, и не плохо – не так, как показывают. Ну и ладно. Главное, чтобы жили не хуже, чем соседи, а те не хуже, чем их соседи и так далее…
Я задумчиво опустил трубку со своей стороны, потому что слушать однообразные гудки не интересно, вздохнул тяжело, пригладил ладонью взъерошенные волосы и подумал, что отсутствие столов для таких, как я, тоже признак, характеризующий контору, и что Петр Степанович прав, и это нужно занести в отчет. Потом я встал и пошел опять на кухню, доедать что на столе осталось.
Вторая семья
На следующее утро, открыв дверь, ведущую с улицы внутрь конторы, первое что увидел – это двух работяг в робах.
Тихонько переругиваясь, они тащили по коридору широкий стол. Я посторонился, пропуская людей, занятых хоть и примитивным, но полезным делом, и следом не пошел, хотя и знал наверняка куда они стол тащат. Пошел в ту комнату, где я арендовал другой стол, поменьше. Там уже крутился Богдан Осипович. Вид у него был какой-то скомканный. На его костлявой маленькой фигуре костюмчик сидел кривенько, галстук был повязан набекрень, седые волосы в беспорядке, глазки за толстыми стеклами очков нервно помаргивали и прыгали из стороны в сторону. Своим видом он напоминал воробья, которого бессердечный сторож выгнал с теплого чердака на холод, но на чердак еще вернуться можно…