Снежник

А я теперь понимаю, почему Саттар этот не идет, укутанный в черную жесткую шубу, а бережно держит меня в руках.

Как глупо попалась…

И меня снова настигает тьма.

Потом бред… Веки тяжелые. Вижу лишь тени, снующие всюду. Бок обжигает боль. Она столь сильная, что выгибаюсь дугой. Но держат меня крепко, что и не вырваться. Думаю лишь об одном: лишь бы стая не искала меня. Лишь бы он не искал меня.

Как только открываю глаза, я вижу лицо. Он не стар и не малый щенок – человеческий возраст определять я не сильна. Глаза у него черные, как небесный свод, и смотрят внимательно, настороженно. Холодно мне от его глаз. Спрятаться хочется.

И пахнет еще горько-хвойно. По-другому.

Мужчина протягивает руку к моему лицу, но я дергаюсь, и он убирает ее.

– Меня зовут Ларре Таррум.

И ждет. Но я молчу. Еще чего, показать, что я знаю этот жесткий человечий язык. А выговор у него другой, не такой как у людей с Живой полосы.

Другое дело, почему он думает, будто я его понять могу.

Он улыбается. Но от улыбки этой дурно.

– Имя у тебя есть?

Я не слушаю его больше. Вернее, пытаюсь. Сама зорко смотрю по сторонам. Мы в шатре. Я такие видела только снаружи: когда торговцы приезжали на Живую полосу. Тогда я пряталась в тени лиственниц и смотрела, как немногочисленные люди, что живут на границе с Кобрином, покупали товары, каких у нас не сыскать.

Людей в Айсбенге, кроме как на Живой полосе, не найти. На границе теплее, но все равно холоднее, чем в любой стране Эллойи. А севернее и того студенее.

– Ты уйдешь только, если я тебя отпущу, – говорит Таррум, замечая мой тоскливый взгляд, направленный на виднеющийся позади него выход. Голос его тут же меняется. Кажущийся мягким баритон обрастает инеем. – Ешь, – ставит передо мною чашу с какой-то кашей и повторяет, – Ешь. Не отравлено. Или предпочитаешь кусок свежего мяса? Знаешь ли, тут у вас не Лиес: дичи не так много, только волки все попадаются.

Бросает на меня беглый и последний взгляд, а затем – удаляется. В шатре я остаюсь одна.

Может иной бы и побрезговал подачкой от человека, но не я. Айсбенгу два слова синонимы, и один из них – голод. К тому же, как выбираться отсюда, еще надо подумать, а не на пустой желудок это делать приятнее.

Человеческую еду я прежде ела. Когда живешь на крайнем севере, даже вековая вражда покажется зыбкой. Вот и стае приходится, скрипя зубами, выходить на контакт с людьми.

Обычно на Живую полосу отправляли меня. Не каждому волку дано обретать человечью плоть. Вот только дар это или проклятье не знает никто.

Менять волчью шкуру мне неприятно. Жила бы я поюжнее, не стала бы точно. Но Айсбенг суров. И эта немилосердность его толкает порою на такие поступки, что от себя самой тошно…

Когда умирает волк старый и немощный, вся стая вздохнет с облегчением. Лишний кусок отпадет прибылым [1 - щенки, не достигшие года], больше шансов, что они переживут свою первую зиму.

Моя стая большая, возможно, даже самая крупная среди всех поселений волков. Иначе в Айсбенге не выжить. У нас и матерых не пара, а куда больше. Обычно такие, как я, живут семьями или небольшими группами: волки не приемлют соперников и не терпят чужаков. Но на севере иные законы.

Моя стая… Не дать врагам добраться до нее – это все, что я могу сделать.

Жаль, не могу тут же обернуться волчицею. Если сделаю это сейчас, кровь из раны мигом хлынет и деться я никуда не смогу.

Кутаюсь в шерстяную накидку. Пахнет овцами, краской и потом женщины, что надевала ее до меня. Шерсть щекочет и царапает голую кожу.

Мне не нужно откидывать полог шатра, чтобы узнать человека, охраняющего выход. Это Ильяс, что шел по моему следу. А рядом явно сидит охотник Саттар.

– Не велено… не велено выпускать вас, – неуверенно говорит первый, замечая меня. Он хмурится, смотря на меня, и отчего-то избегает моего взгляда. Лицо у Ильяса обветрено на ветру, и все обросшее светлой щетиной. Проведи я по ней – непременно покраснеет и поцарапается кожа.

Но он не боится меня. А вот Саттару неуютно побольше него. Запах страха выдает его, и хочется обнажить клыки. Он – слабая жертва.

– Вам не дали… одежду? – с недоумением произносит Ильяс. Его взгляд задерживается на моей руке,  придерживающей накидку, чтобы та не сползла.

Отвечать я не собираюсь. Вместо этого я смотрю прямо в его светлые глаза, забавляясь и смело бросая вызов. Боязни он ко мне чувствует, но ему неуютно.

– Бросай разговоры с ней, Ильяс! Мало ли, что от твари этой ждать можно! – зло бросает мужчина из лагеря. У него курчавые грязные волосы и седые виски. Но под моим взглядом смолкает. Боится меня, а от того и злится. Будто я причина всех его бед.

В лагере помимо них я вижу еще с дюжину человек. Но их будет куда больше – стоит еще три больших шатра. И люди все вооруженные, а с их орудиями биться собрату моему – задача непростая.