Страница 4 из 42
ГЛАВА 2. О ТОМ, КАК…
================ О том, как Лидочка каталась на корыте
Мама, расскажи, как вы с бабушкой жили в Сибири! – просила Рита, усаживаясь на старый диван, который был куплен ещё при бабушке и который давно пора было сменить на новый, да не поднималась рука его выбросить: диван «помнил» бабушку, его истёртые валики хранили тепло бабушкиных рук, в нём жила память – о Полине. Нет, никак нельзя было выбрасывать бабушкин диван!
Они садились рядышком на диван, и мама начинала неспешный рассказ… Рита ловила каждое её слово, жадно выспрашивая подробности…
- Да я уж и не вспомню всего, - говорила мамам. Но вспоминала… Рита словно видела – маленькую девочку с тугими светлыми косичками и серьёзным взглядом синих, как у бабушки, глаз.
- Расскажи, как ты на корыте каталась!
- Да я уж сто раз про это рассказывала, - смеялась мама. Эти детские смешные воспоминания, будто маленькие цветные клубочки шерстяной пряжи, плелись узорчатой вязью слов и сплетались в жизнь…
Мама много рассказывала Рите о том, как она жила в далёкой холодной Сибири, куда её привезли родители. В 1941 году в страну пришла чёрная беда – без объявления войны границы Советской России перешли немецко-фашистские войска. Степан ушёл воевать, а Полина с семилетней Лидочкой осталась в Сибири одна-одинёшенька, без своего угла, без родных и близких – совсем одна.
Но детство всегда остаётся детством, даже если беда, даже если война… Наступила зима, и детвора с упоением лепила снеговиков, строила крепости, с хохотом и гиканьем скатывалась на санках с крутых горок… И только у Лидочки не было санок. И денег, чтобы их купить, тоже не было. А кататься хотелось. Как же ей быть? Лидочка думала-думала и придумала – вместо санок можно кататься на корыте, всё равно оно стоит без дела, когда ещё Полина будет стирать… Лидочка покатается и вернёт корыто на место, никто и не узнает!
… Когда Лидочка явилась на горку, волоча за собой оцинкованное корыто, все побросали санки и с завистью на неё уставились. Съехать с горки на корыте хотелось всем, а Лидочка рада была компании. В корыто садились вчетвером и даже впятером, вцепившись в железные борта и затаив дыхание, и мчались с ужасающим грохотом вниз - по крутому ледяному жёлобу...
Домой девочка пришла вся вывалянная в снегу, в мокрых, набитых снегом валенках, с горящими глазами и не умещающимся в груди восторгом. В ушах стоял свист ветра, счастливый визг ребятни, грохот железа о лёд… И не было на земле человека счастливее Лидочки.
Увидев, во что превратилось новенькое блестящее корыто, Полина окаменела.
- Это что ж ты наделала? Это кто ж тебя надоумил? Это как же мне теперь стирать-то? – причитала Полина, оглядывая покоробленное, покрытое многочисленными вмятинами корыто. А Лидочка никак не могла понять, почему её мама плачет.
- Ничего такого страшного, - со знанием дела сказала Лидочка. – Правда, оно помялось немного, так его выпрямить можно, молотком. Постучать по нему – оно и выпрямится, - утешала Лидочка маму. Но Полина только качала головой, вытирая слёзы.
- Да оно оббитое всё, поржавеет теперь… Как стирать-то буду? Нет, ты скажи, кто ж тебя надоумил – на корыте с горки?
- Я сама придумала, - с гордостью ответила Лидочка. – Знаешь, как здорово! Мы вчетвером скатывались, и впятером даже! А хочешь, завтра вместе пойдём кататься? – великодушно предложила она матери. – Ты если ноги подожмёшь, поместишься. Знаешь, как здорово! Ты не бойся, я тебя держать буду...
Корыто кое-как выпрямили, колотя по вмятинам молотком и оббивая последнее оставшееся оцинкованное покрытие… Санки были куплены, для чего Полине пришлось продать новую кофту. Она не стала наказывать Лидочку за безнадёжно испорченное корыто – таких счастливых глаз у дочки она ещё не видела, девочка словно светилась от радости. А радостей в её жизни почти не было…
Мамины воспоминания поблёскивали яркими стёклышками затейливой мозаики, завораживали круговертью снежинок за окном, плелись разноцветной вязью – и превращались в бабушкину жизнь, в которой Полина была молодой и красивой. Рита не знала её такой, а сейчас – ясно представляла свою тридцатилетнюю бабушку, и синие глаза и волосы цвета светлой соломы… А главное – в маминых воспоминаниях бабушка оставалась живой, она была – здесь, с ними, и Рита ощущала её незримое присутствие. Бабушка улыбалась и ласково гладила её по волосам, и Рита чувствовала тепло её рук…
================ О пользе железной хватки
Другое мамино воспоминание (Рита столько раз просила её рассказать об этом случае, что мамино воспоминание словно стало Ритиным) – о том, как бабушка покупала дом. Впрочем, тогда она ещё не была бабушкой – молодая деревенская девчонка, так неожиданно ставшая замужней женщиной и Лидочкиной мамой.
Полинин муж мало о себе рассказывал. Полина знала только, что он родом из Ярославля, что у него есть замужняя сестра (которая, как поняла Полина, мало интересовалась жизнью брата). О своих родителях Степан ничего не рассказывал, Полина даже не знала, живы ли они… Умерли, наверное, вот он и молчит, не хочет рану бередить…
Степан, в отличие от своей полуграмотной (четыре класса сельской школы) жены, имел за плечами Плехановский институт. Высшее образование в те времена ценилось на вес золота, и с деньгами у Степана и Полины не было проблем. А вот с жильём – проблемы были всегда. В родительском доме в Ярославле жила старшая сестра Степана с семьёй. А Степан с Полиной, сколько помнила себя мама, всегда жили на съёмных квартирах. Степан работал по контрактам преподавателем в разных учебных заведениях – в училищах, техникумах, ПТУ, и вместе с женой колесил по разным городам, которых в жизни Полины было не перечесть: Саратов, Новосибирск, Астрахань, Гурьев, Златоуст, Новочеркасск. По контракту им полагалось служебное жильё, и Полина поначалу была довольна тем, что имела. Но срок договора истекал – и с квартиры приходилось съезжать. Они возвращались в Москву, где Степан заключал новый договор – уже с другим учебным заведением, каждый раз в другом городе. И снова – переезд и новое жильё, которое приходилось обживать – заново. А мебель? А посуда? Одеяла, подушки, постельное бельё… Всё с собой не возьмёшь, не увезёшь. У Полины опускались руки…