Страница 36 из 42
Рита долго бежала по пустынной дороге, но Насти не было видно. Наконец её силы иссякли, ноги норовили перейти на шаг, сердце покинуло своё место в груди и переместилось в горло. Лицо горело от быстрого бега, дыхание рвалось, сердце тревожно билось, словно чуяло беду.
Отдохнув на ходу, Рита снова перешла на бег (она умела отдыхать не останавливаясь, расслабив плечи, глубоко дыша и не вспоминая о ногах…). И скоро увидела впереди чёрную точку. – Настя?! Рита побежала быстрей, хотя уже некуда было – быстрей…
Но оказалось, это была Тамара, с трудом волочившая четыре (!) объёмистых сумки – две, связанные бечевкой, оттягивали плечо, две другие она несла в руках. Насти с ней не было.
- Томка! Ты с ума сошла, такие сумки!! А Настя где? Ты почему одна?! Ты её не встретила? – у Риты перехватило дыхание от страшного предчувствия.
- Она встречать тебя… на велике… я ей говорила! Говорила, что нельзя одной, да разве она послушает… - задыхалась Рита, бессвязно выкрикивая Томке в лицо ненужные уже слова…
- Да не голоси ты, не на похоронах, - «успокоила» её тётка. – Аж побелела вся… Жива твоя Настя. В крапиву свалилась она, в самые заросли, выше головы… С велосипедом вместе. А кто виноват? Сама виновата. Теперь сидит, ревёт. Ты не ходи к ней, она с тобой всё равно не пойдёт. Обиделась. Говорит, это ты её подговорила – мен встречать, из-за тебя и упала…
- Из-за меня? – задохнулась от возмущения Рита. – Да она ревела полдня, аж до икоты! Тебя ждала. А Алька с Тиной, вместо того чтобы утешить, смеялись над ней, она от этого ещё сильнее плакала. Я с ней вместе хотела идти, говорила, не бери велосипед, она не послушалась…
- Будет она тебя слушать, - усмехнулась Томка. – У меня с ней разговор короткий – ремня всыплю, так и послушается. Говоришь, полдня ревела? Теперь ещё полдня проревёт, обстрекалась она вся, в самую гущину свалилася… - подытожила Тома. – Пойдём, что ли? Сумку-т возьми одну, ты две-то не дотащишь, а я хоть руки менять буду… Мне бы поклажу-то на велосипеде довезти - милое дело! Дак она, зараза, в руль вцепилась и не дала. Говорю, жрать захочешь, всё одно – домой придёшь. Ремнём накормлю досыта, крапива шёлком покажется… Только приди домой, срань эдакая! – злилась Тамара на дочь.
Рите ничего не оставалось, как подхватить из её рук пудовую сумку и повернуть обратно, в Выкопань.
Насти не было до самого вечера. Пришла не похожая сама на себя, руки и ноги распухли и покрылись крапивными волдырями. Щеки тоже были опухшие, странно одутловатые, докрасна обожжённые крапивой, в заросли которой она рухнула вместе с велосипедом, не удержав руль на ухабистой дороге…
==================== Дурында
Тина прикладывала к Настиным щекам листья лопуха (они вытягивают жар) и причитала по-бабушкиному: «Ты мой миль! Дорогунь мой, золотунь мой! Лопушок-от приложи к щёчкам, и всё пройдёт. Сильно болит-то? (Настя молча кивала, подняв залитое слезами лицо и тоненько скуля на одной ноте – «и-иии-иии…»)
-У кошки боли, у собаки боли, а у Насти не боли, у Настюши заживи! – наговаривала Тина бабушки Полиными словами, и Ритино сердце сжималось от жалости к Насте и к бабушке, которой не суждено увидеть, как выросла Настя, какие у неё косы, какие глаза… Настя не похожа была на свою родню, как и её мать. За то её и не любили, поняла Рита…
- У зайца боли, у медведя боли – беззвучно повторяла за Христиной Рита. И не сразу услышала, что Христина говорит о ней.
- Вот ведь удумала чего, учудила, дура здоровая! Девчонку одну отправила, по такой-то дороге, на лисапете! Сама-то пешком шла, самой-то ничего, а девка сгоретая вся! – причитала Тина над внучкой. – Лопушок-то прикладывай, прикладывай, он холодненький,лопушок-то…
Тина обняла Настю за плечи, и девочка дёрнулась – больно! Откинув со лба чёлку, заглянула в залитые слезами Настины глаза:
- Мать-то пошутила про ремень-то, не тронет она тебя, баушка не дасть. Она табе всего привезла-то! Гостинцев-то… Конфетов леденечных, пряничков мятных… Баушку-то угостишь? - Настя кивнула, спрятала в лопух лицо и судорожно всхлипнула, успокаиваясь – от лопуховой влажной прохлады боль утихала, и становилось легче.
- А с Риткой ты не дружись! Зачем ты с ней пошла? – укоряла Тина внучку, забыв, что полдня смеялась над плачущей Настей, не накормила внучку завтраком и не остановила Алю, сказавшую «Да пускай едет, хоть сумки довезёт» - игралась бы с Костасом, дак и всё бы ладно было. А мать-то приедет, куды она денется. Нет, понесло тебя с этой дурындой на станцию! Не водись ты с ней, мой дорогунь, мой золотунь…
Рита вспомнила, как бежала по дороге, задыхаясь и глотая дорожную пыль, и не смогла догнать велосипед… Вспомнила равнодушно брошенное Алей «Да шут с ней, пускай едет». На глаза навернулись слёзы. "Здоровая дура", с которой не надо дружить, это она, Рита. И дурында – тоже она.
Рита ничего не знала о велосипеде, она. хотела идти пешком. Шли бы с Настей по дороге через поля, пели песни на два голоса: Настя мелодию, Рита – втОру (она умела – вести втОру, у них с Настей получилось бы красиво…). Рита сплела бы Насте нарядный венок из ромашек и колокольцев, густо синеющих по обочинам, и нарисовала бы её – в венке, среди жёлтых ромашек (Рита умела рисовать, она много чего умела).
Так уж случилось – не было у Риты сестёр, ни родных, ни двоюродных, была только троюродная - рыженькая непоседливая Настя, которую Рита помнила совсем маленькой и которую Томка не очень-то любила, зато Рита любила за двоих. Любила как дочь. Потому и бросилась за ней… и не смогла догнать!