Страница 2 из 42
=====================Молодые сёстры
Бабушкины сёстры, которых Рита помнила уже старенькими, в маминых рассказах были молодыми. Статная, пышнотелая Марьяна, рано похоронившая мужа и оставшаяся бездетной. Светлокосая красавица Харитина, к которой приезжали свататься женихи из трёх деревень (а она выбрала односельчанина, Николая, с которым прожила пятнадцать счастливых лет и родила троих детей). И младшая – синеглазая Полина, мамина мама и Ритина бабушка.
В 1927 году в их дом пришла чёрная беда: Ариадна умерла, не дожив нескольких месяцев до сорока пяти лет. Савелий горевал недолго – в том же году женился. С новой женой они продали родительский дом и купили новый – за 10 километров от Выкопани, в деревне с красивым названием Рождество. Детям Савелия в новом доме места не нашлось. Он и раньше-то не обращал на них внимания, словно это были не его, а чужие дети. А после смерти жены и вовсе о них забыл.
Впрочем, деньгами от продажи дома с дочерьми поделился: отстегнул каждой понемножку, больше дать не мог – остальное ушло на покупку и обустройство нового дома. Забегая вперёд, скажу, что купленный «молодожёнами» деревянный дом той же весной сгорел. Савелий подозревал, что это был поджог, но доказать ничего не смог: деревенские не выдали «своих».
Ждали, что погорельцы уедут восвояси, но к удивлению и зависти деревенских, отец с мачехой отстроились заново, причём дом поставили (в деревне говорили – отгрохали) каменный, двухэтажный, крытый железом. В Рождестве их считали богачами: дом по тогдашним меркам стоил баснословно… Но на все вопросы Савелий отвечал одно: деньги оставались у жены от продажи дома – якобы, был у неё в городе дом, его и продали.
-Чего ж в деревне-то жить, коли у вас в городе дом? – недоумевали односельчане, но Савелий твёрдо стоял на своём: был-де в Рязани старенький домишко-развалюха, да избу продали в Выкопани, да сельсовет деньжат подкинул маленько, когда изба сгорела. Вот и наскребли. О том, что обращался к своим детям с просьбой вернуть ему полученные от продажи дома деньги, Савелий сельчанам не сказал. Равно как и о том, что услышал от дочерей…
Старшая, двадцатишестилетняя Марьяна, жила в Рязани, в доме своего мужа, работала на ткацкой фабрике. С мужем Марьяна не прожила и года: став свидетелем пьяной драки – жестокой, с выбитыми зубами и поножовщиной, он ввязался разнимать впавших в буйство мужиков, его отшвырнули, он ударился головой о бетонную тумбу и упал замертво. Марьяна забрала к себе шестилетнего Ваську, который не нужен был ни мачехе, ни отцу, и воспитывала его вместо сына. Мальчик отвечал сестре нежной привязанностью и звал её мамой Марой.
Христина (или Тина, как звали её в семье), которой к тому времени исполнилось девятнадцать, жила в семье своего мужа, на другом конце деревни.
================ Полина
Младшая, пятнадцатилетняя Полина, которой дали понять, что в доме она – лишний рот, уехала на заработки в Москву, к тётке Александре, родной сестре Ариадны. Александра тепло встретила племянницу, но оставить у себя не могла: вместе с мужем и двумя сыновьями ютилась в двенадцатиметровой комнатке. И Полине пришлось пойти «в няньки».
Два года она скиталась по чужим углам, меняя «хозяв», молча и терпеливо перенося обиды, неустроенность и бездомье. Отец о ней не вспоминал, Марьяна не ладила с тёткой и писем сестре не писала, и никому не было до неё дела, кроме тётки Александры, к которой Полина иногда заходила в гости. Так и жила – одиноко и бесприютно, пока не встретила Степана – Ритиного будущего дедушку.
В тот день «хозява» уехали с детьми в гости, а няньке дали выходной, и она не знала, куда себя деть. Можно было бы – к тётке, но идти к Александре не хотелось. Ей, конечно, будут рады, встретят с улыбкой, расспросят о нелегкой «нянькиной» жизни, усадят за стол… И с облегчением вздохнут, заперев за гостьей дверь. Тётке она – зачем? У неё своих двое, а тут ещё племяшка…
И не зная, куда себя деть, как прожить этот свалившийся на неё выходной, Полина поехала в городской парк. Денег на развлечения у неё не было, их едва хватало на жизнь. Да и пальто зимнего у неё нет. Полина ходила зимой в старой телогрейке и откладывала деньги на пальто, экономя на всём. Ничего, в парке можно просто посидеть. Вот она и посидит, поглядит, как другие отдыхают. Ей и поглядеть – праздник!
Полина надела свой единственный сарафан – выцветший настолько, что на нем едва можно было разглядеть желтые ромашки, повязала по-деревенски голубой платочек, подаренный «хозявами», и отправилась в парк… Сидела на берегу озера, поджав под себя ноги, и смотрела, как скользят по воде лодки с отдыхающими.
- Катаются! – вздохнула Полина. – А здорово, наверное, кататься…
В лодках сидели пары: девушка на корме, её кавалер на вёслах. Полина представляла себя сидящей в одной из этих нарядных, крашеных голубой и зелёной краской лодок. Как она сидит на носу голубой лодки, поджав под себя босые ноги и сбросив тесные туфли, которые ей отдала тётка Александра. Лодка скользит по воде, ветер развевает светлые Полины волосы, надувает парусом голубую юбку-колокол, и Полина смеясь прижимает её к загорелым ногам. А кавалер смотрит на неё, любуясь. Соломенную шляпку она сняла, подставив ветру длинные светлые косы…
Полина улыбнулась. Ничего у неё нет – ни шляпки, ни юбки колоколом. И кавалера, который катал бы её на лодке, тоже нет. А так хотелось!
На лицо неожиданно упала тень, и Полина открыла глаза. Перед ней стоял статный красивый парень.
- Здравствуйте, барышня! Хотите, угадаю, о чём вы сейчас думали? Вы представляли, как сидите в лодке, а я на вёслах. А ветер пытается расплести ваши косы, но у него не получается, - сказал Полине незнакомец. – И встретил синий удивлённый взгляд, от которого сердце сладко замерло, на миг перестало биться и зачастило обрадовано: «Вот же она – та единственная, о которой ты грезил ночами и которую полюбил, ещё не встретив. Вот же – она! Она твоя и ничья больше».