Страница 11 из 42
ГЛАВА 4. КОГДА НЕ НА ЧТО ЖИТЬ…
============== Пойдём ко мне жить!
Как-то вечером дверь в Лидочкину комнату открылась. Лидочка думала, что это хозяйка, тётя Вера. Но в комнату вошла незнакомая женщина.
- Ну, здравствуй, Лида! Я к тебе в к гости пришла. Зовут меня Мария Ивановна, или просто – тётя Маша. Я знаю твоего папу, моя тётя вместе с ним работала…
К Лидочке в гости пришла, как оказалось, племянница той самой Варьки, которая оклеветала Степана и из-за которой он теперь сидел с тюрьме, а Полина лежала в больнице с парализованной ногой. Не выдержав мук совести, Варвара рассказала обо всём племяннице, и Маша решила забрать девочку к себе – поживёт у неё, пока не поправится Полина, а там посмотрим.
Лида, как гостеприимная хозяйка, предложила Маше нехитрое угощение: картошку и молоко. Больше у неё ничего не было.
– А у меня блины! – искушала девочку Маша. – И варенье есть брусничное. Пробовала такое? А блины с вареньем любишь? Будешь? Так пойдём скорей, пока не остыли. Поживёшь у меня, а то мне одной-то скучно. А когда твоя мама выздоровеет, она за тобой придёт. – И взяв девочку за руку, увела к себе.
Тётка Вера не возражала. Смотрела с удивлением на нетронутую картошку и молоко и думала о том, что Маша хлебнёт с этой девчонкой горя – одни глаза остались, а фордыбачит – картошку не съела, молоко не выпила. Оно конечно... Кому понравится на голой картошке сидеть? А чем прикажете её кормить? Деньги-то, что Полинка оставила, кончились давно. Полинка-то из больницы выйдет или нет, нога-то как отнялась у неё, так до сих пор и не шевелится… А девчонка по матери извелась вся, и есть не просит, и не жалуется ни на что. Видать, помрёт скоро, что она тогда Полинке скажет? Чем её эта Маша кормить станет? Своих двое, так она третью привела… Не будет ей там жизни, голодом заморят.
Вышло всё не так. Лидочке понравилась добрая и заботливая тётя Маша, которая обращалась с ней как со своими детьми, ни в чем не делая меж ними различия. Кроме самой Маши, в избе жила её мать, муж Маши и двое мальчишек-погодков, с которыми Лидочка крепко подружилась и никогда не оставалась одна.
В тот день, объевшись обещанными блинами с вареньем, она заснула прямо за столом, положив голову рядом с тарелкой. И не слышала, как её раздели, выкупали полусонную в корыте, бережно вытерли вафельным полотенцем и на руках отнесли в постель, под стёганое, пахнущее чабрецом и полынью одеяло. Одеяло было тёплым и ощутимо тяжёлым. Лидочка влезла под него с головой, сладко вздохнула и провалилась в сон.
Когда Полину выписали наконец из больницы, она пришла к Маше за дочкой, да так и осталась у неё. Оставленные Степаном деньги давно закончились, и Полине пришлось продавать вещи – свои и Степановы. Тем и жили. За комнату Маша с них денег не брала. Да и не было у них теперь комнаты, был только угол в избе и кровать – одна на двоих.
Полину в Машиной семье приняли как свою, делились, чем могли. Но она понимала, что в избе и без них тесно, и они с Лидочкой всем мешают. И Полина ушла от Маши, снимала угол в соседней избе а когда платить стало нечем – не осталось ни денег, ни вещей для продажи – поняла, что надо уезжать: работать в Михонке было негде, а им с дочкой надо было на что-то жить.
Полина написала письмо в Горелиху – женщине, которая работала вместе со Степаном в Учебном комбинате и с которой Полина была знакома. В письме Полина написала о случившейся со Степаном беде, просила разрешения приехать и помощи с работой и жильём. И та откликнулась – пригласила Полину с дочкой к себе.
Они тепло попрощались с Машей, собрали вещи – всё, что могли унести вдвоём, и вышли на дорогу ловить попутную машину. По дороге проезжали редкие грузовики, останавливались, но услышав, что Полине с дочкой нужно в Горелиху, шофера все как один отказывались: «Нет, нет, и не проси! Ехать-то далеко, а в кузове с ребёнком нельзя, не доедет она, не выдержит, а мне отвечать потом… И не проси!»
Так их никто и не взял. Полина с дочкой простояли на дороге до поздней ночи, а потом за ними пришёл Машин муж и увёл в свою избу…
Помог им случай. Ехал по дороге обоз – четыре подводы. Постучались в Машину избу – она была крайняя, ближе всех к дороге – просили пустить на ночлег.
- Ночевать я вас пущу, но с одним условием, - сказала Маша. – Довезёте вот их до Шадринска – и показала на Полину с дочкой.
На том и порешили. Обозникам открыли ворота, и все четыре подводы (и четыре лошади!) въехали во двор, после чего хозяин заложил ворота заплотом. Дворы в Сибири у всех большие, а заборы из брёвен, высокие и крепкие – от лихих людей да от зверья.
Переночевали в избе (Машиному семейству пришлось потесниться, но куда же денешься…), а утром обоз тронулся в путь, навсегда увозя Полину и Лидочку.
================Детский плач
О том, как они ехали с обозом, у Ритиной мамы остались смутные воспоминания. Её закутали с головой в меховую полость, и она спала под мерный перестук копыт и фырканье отдохнувших за ночь лошадей. Проснулась Лидочка от того, что где-то плакал ребёнок – совсем маленький, наверное, грудной: «Уау-ау-ааа! Уа-уа-уу-у!» Был конец сентября, а сентябрь в Сибири – холодный, ледяной и снежный. И где-то в снегу плакал ребёнок – безнадёжно жалобно и безнадёжно долго, долго, долго…
- Мама, давай его возьмём! – попросила Лидочка. – Он же замерзнет! А мама его ушла и заблудилась, наверное, а следы снегом замело. Он один остался, а одному очень плохо, я знаю. Ты когда в больнице лежала, мне тоже так было… Вот он и плачет. Пойдём, поищем его, а?
Но женщины (а в обозе были одни женщины, ведь мужчины все были на войне) решили иначе. Доставали из узлов железное – кастрюли, сковородки, вёдра, половники – у кого что есть, и били железом о железо, и кричали что было сил: «Ого-го-го-оооо!! Э-эээ-ээ! Ха-ааа-ааа! Давай-дава-ааай!». Лидочка поняла, что они сошли с ума. Забилась под меховую полость, сжалась в комочек и с волнением ждала, когда у них «пройдёт». А женщины всё кричали и колотили железом…