Страница 159 из 171
«Ну что ж, сестренка, (ты уже бесишься, да?) настанет однажды такой момент, когда тебе захочется убежать. Всем нам порой хочется, и я, и ты не исключения. Я вот уже исчезла. Скажи, это было сложно понять, что я жива и невредима? Так вот, все так. Я жива и невредима. А ты? Как поживаешь? Ты уже вернулась к своей первой любви? К своим друзьям из Затерянной Бухты? Вернулась к Шопену и разбитой шкатулке? Ну и как ощущения? Чувствуешь полное счастье? Я думаю, что нет. Ты, может быть, и не знаешь, в чем дело, но я так вижу это абсолютно определенно. Проблема в том, что твои находки тебя не совсем радуют. Они как призраки любимых ушедших людей. С ними невозможно жить. Их нельзя обнять, нельзя почувствовать – ощутить. От них веет холодом, пусть и со знакомым запахом. Но правда в том, что ты такая потому, что у тебя есть все эти вещи. И люди. Конечно люди. Вот тот же Рудик. Он ведь уже совсем не такой, правда? А было бы забавно, если бы ваши детские мечты сбылись, и вы все-таки стали бы парой, правда? Боюсь, что только это не совсем возможно. Да-да, можешь сердиться на меня, можешь называть бестолковой и презрительно отмахиваться, но одного ты не изменишь. К тебе однажды придет то великое чувство осознания, которое подскажет тебе, что прошлое должно оставаться в прошлом. И ты хочешь спросить, почему я ворошу его, копаясь в старом белье? Просто, чтобы ты вспомнила, кто ты. Кем была, кем мечтала быть. На своем примере, лежа на нашем старом диване с больной ногой в течение многих недель, я испробовала это. Большего тебе от меня ждать и не придется. Я не подсказываю тебе, что делать дальше, я просто пытаюсь сказать, что пришло время не бежать от себя, а найти. И вся прелесть в том, что это твой свободный выбор. Сделай его за нас обеих».
Полина дочитала письмо, легла, свернувшись калачиком, и уснула. Быстро, в одно мгновение. Она проспала всю ночь без сновидений, и это был первый раз за долгое-долгое время.
...Проснулась она в полутьме. Сначала подумала, что еще ночь, но потом поняла, что в комнате всего лишь зашторены окна. Она поднялась и прошла к двери, ощущая жаркий озноб во всем теле. Только выйдя на площадку, осознала, что держит в руке знакомый конверт с письмом. Весь смятый от частых прочтений и прижиманий к себе, он был к тому же еще слегка влажным от невысохших слез.
Полина вздохнула, глядя на конверт. Снизу раздавались повышенные голоса. Родители с кем-то ссорились.
- Я не понимаю, что ты о себе вообще думаешь?! Ты говоришь мне о таких вещах... нет уж, я не приму этого. И если ты еще раз заикнешься о деньгах, можешь больше не возвращаться в этот дом, - говорила мама.
- Это же помощь, Вика, как ты не понимаешь этого? – Слушая разговор, Полина спускалась по ступенькам. Не доходя двух последних, села на месте, придерживаясь перил. Чувствовала она себя неважно. Из-за угла вырулила Маша с большим бабушкиным чайником в руках. Хотела что-то крикнуть, увидев ее, но Полина быстро приложила палец к губам.
- Я понимаю. Я все прекрасно понимаю, – отвечала мама. По голосу слышалось, что она ничего не желает понимать.
- У меня нет ни малейшего желания видеть своих очаровательных родственников, и поэтому...
- И поэтому ты откупаешься деньгами? – выкрикнула мама.
- Я понимаю, Олег, - вступил отец, - у тебя есть все основания ненавидеть нас и не ходить, но...
- Я знаю. Я просто сказал, это ничего не поменяет, - вздохнул Красовский. – И это не я откупаюсь, а они ведут себя неприлично...
- Ну уж этих людей не исправишь, даже пытаться не стоит, - подхватил отец.
- Но ты, Олег, все равно ведешь себя странно. Я и не думала, что ты придешь с...с... – она обернулась, увидев Машку с чайником в руках.
- Вика, как тебе не стыдно? – встал Олег.
- А что такого? Если у вас все серьезно...
- Мама, прекрати немедленно! – Полина возникла в дверях, Виктория чуть не уронила чашку. В гостиной воцарилась полная тишина. – Это же... у нас же сегодня... как ты можешь что-то выяснять, это мерзко... - голос Полины пресекся, она заплакала, прижав руку к глазам.
- Пойдем, - раздался позади нее тихий голос. Теплая крепкая рука потянула ее вверх, и она послушно пошла, не понимая, куда идет. – Садись.
Она распахнула глаза. Родион включил настольную лампу, и она оказалась в своей комнате.
- Ложись, - сказал он.
- Нет, - она решительно помотала головой. – Я не хочу.
- Рудик, ей надо выпить чаю, – это Маша поставила чашку за ее спиной. – Пойду, спущусь к Олегу. Скоро вернусь.
- Спасибо. Я... позже.
- Нет. – Требовательно заявил он. – Нет, я серьезно, Поль. Давай. Пей. Вот, маленькими глотками...
Она едва не захлебнулась, фыркнув, когда Родион начал поить ее чаем из ложечки.
- Спасибо, все. – Он укрыл ее пледом. Сел в ногах.
- Когда ты приехал?
- Час назад. Было еще совсем рано.
- Ну как там... в городе? – спросила она, ощущая потребность что-то спросить и не слушая его ответ. Он остановился на полуслове, посмотрел на нее. Она на него. Помолчали.
- Мне страшно, Рудик, - прошептала она.
- Я знаю. Но это пройдет.
- А вдруг нет?
- Пройдет, я уверен. – Он сжал ее руку. – Пройдет.
Так они и сидели молча.
Каждое объятие заставляет нас почувствовать плотность, осязаемость друг друга. Иногда просто жизненно необходимо ощутить тепло другого человека, чтобы осознать, что и сам не умер. Полина не нуждалась в подобных объятьях.
...Она сразу поняла, что что-то не так. Той ночью – всего лишь двое суток назад, а не вечность, как казалось ей теперь. Она знала, что Нина должна приехать и переехала в большой дом — все равно собираться всем вместе. В ту ночь она задремала, дожидаясь родителей, а проснулась как от резкого толчка – от кошмара. Сердце безумно колотилось, вокруг были непривычные стены отчего дома. В этот момент за окном раздались громкий смех и оживленные разговоры. Свет фар мелькнул совсем близко, закрылась гаражная дверь – вернулись родители. И в тот миг, когда с безумно колотящимся сердцем Полина сошла по ступенькам вниз и пересекла свой тревожный взгляд с веселым отцовским и слегка удивленным – маминым (они не ждали, что она окажется дома), в гулкой пустоте большой комнаты раздался звонок телефона.