✯ Мкхарт ✯

Глава 8

Год металлической курицы (12057)

Конг Си Линь:

Утро началось с поцелуя. Раскрыв глаза, я увидел склонившуюся надо мной Ньонг. Радостно улыбнувшись жене, я потянулся и невольно охнул, почувствовав неприятные покалывания в боку.

— Что случилось? Где-то болит? — Ньонг слегка нахмурилась и села прямо на край моей кровати. — Странно, доктора заверили, что с тобой уже все в порядке. Сегодня в первой половине дня ты должен пройти медосмотр, а потом мне разрешили забрать тебя домой.

— Да нет, все хорошо, просто отлежал чуть-чуть, — улыбнулся я.

— Ну ничего… — Ньонг тоже предвкушающе улыбнулась, — сегодня уже будешь ночевать дома, и я лично прослежу, чтобы у тебя ничего не залежалось! Попереворачиваю тебя с бочка на бочок, и вообще… — ее рука скользнула под куртку моей пижамы и погладила. Потом она отвернулась в сторону тумбочки, — А пока, — когда Ньонг вновь повернулась ко мне, в ее руках была тарелка с подозрительно знакомой на вид субстанцией, — завтрак!

О нет, я готов съесть бифштекс с кровью, рыбу, дичь — неважно, лишь бы не это. Но посмотрев в глаза своей жены, понял: она считает, что пока я нахожусь на положении больного, вопросы с моим рационом находятся в ее ведении и мое мнение тут вовсе не главное. Как бы мне ее вежливо убедить в обратном?

Уловив мое замешательство, Ньонг продолжила:

— Ешь, милый, не привередничай, это действительно очень полезно. Вот посмотри на нашего Фанга, какой он крепенький и здоровенький. Это все потому, что я кормлю его этой смесью!

Бедный сын! Надо будет попробовать подсунуть ему что-то повкуснее, чем эта бурда.

Вот видят небеса, как только выйду из больницы, выкуплю завод, на котором делают эту гадость и сожгу его к демонам!

— Ньонг, милая, ты ведь не считаешь, что я действительно буду это есть? Ты сама сказала, что я здоров, поэтому дай мне здоровую пищу, а не эту квинтэссенцию пользы!

— Как скажешь, милый, — казалось, жена ничуть не удивилась, — признаться, я и не надеялась, что ты на это согласишься.

Через несколько мгновений передо мной оказалась тарелка, наполненная вкусным, ароматным жареным мясом, приправленным зеленью и обложенным по краям тонко нарезанными овощами. Тем не менее, приборы в свои руки я получил не раньше, чем Ньонг порезала мясо на маленькие кусочки. Ладно, пусть тешиться, зато — мясо!

Пока я завтракал, жена смотрела на меня умильным взглядом и делилась последними новостями из жизни семьи и поместья.

— Кстати, — она вдруг заговорщицки понизила голос, — вчера в палате твоей секретарши проводили внеплановую генеральную уборку. — Улыбка на лице моей жены говорила о том, что уборка проводилась неспроста. Ну и что опять натворила эта взбалмошная девица?

— Видел бы ты ее комнату! Заведующая, которая вошла туда первой, за сердце схватилась! Будто по палате кочевники Темных Веков с набегом прошлись! Все перевернуто, раздавлено, опрокинуто, апельсины раскатились по всем углам. И эта твоя, сидит, улыбается, довольная, как кошка после весенней ночи!

— Вот как? И что же там произошло? — заинтересовался я.

— Хон с ней произошел, — захихикала супруга. — Вышел от тебя, посидел в холле, а потом поднялся к ней и произошел! Медсестра в коридоре шум услышала, кинулась, а там такое! Они ее даже не заметили, наверное, а бедная девочка утром на подгибающихся ногах домой ушла!

Я представил себе это картину и довольно хмыкнул. Это ведь будет отличный вариант для них обоих. Но, не будем загадывать, жизнь все расставит по местам.

— Ну, поел, — Ньонг взяла из моих рук пустую тарелку. — А теперь в душ и на процедуры!

Монг Си Фаннизе:

Вот мы вляпались-то снова всей семьей… в глубокую задницу! Историю про смерть отца я слышал урывками и отрывками от разных людей, очень много и в подробностях — от мамы, но версию Тхань не слушал ни разу. Я иногда даже злился на нее, пока был мелкий, потому что она не просто вычеркнула из нашей жизни мать. Она вообще делала вид, что родителей у нас никогда не было. И при этом, если видела меня держащим в руках какую-нибудь любимую вещь отца, сразу злилась, кидалась на меня фурией и успокаивалась только поставив эту вещь ровно на то самое место, где она всегда стояла. Но говорить, вспоминать, напоминать про то, что у нас были родители, а мать еще вполне жива и здорова, было строго запрещено. Игнорирование вопросов, злые взгляды, вылетание сестры из комнаты с хлопком двери — все это быстро научило меня молчать и делать вид, что мы сироты с рождения.

Я понимал, что ей хуже, чем мне и очень старался ее не расстраивать, но, леший их всех покусай, мне всего тринадцать было! И если Тхань с детства крутилась возле отца, я же всегда был маменькин сынок. И вдруг, резко и неожиданно, меня лишили не только отца, но и матери. И вместо вседозволенности и полного потакания моим желаниям я получил толпу учителей, лавку с ремнем, жесткий режим дня и почти полное отсутствие каких-то физических проявлений любви. Я чувствовал, что она меня любит, но я привык к ласковым объятиям и поцелуям, а не к порке и подзатыльникам. Она всегда находила к чему придраться, всегда в мое идеальное выполнение прокрадывалась ошибка! В примере был выбран не самый оптимальный способ решения, текст был написан, как курица лапой, в пересказе я пропустил две важных даты и так всегда и во всем. Почти год такого кошмара!

Как я не спятил и не озлобился, сам не понимаю. Но никакого насилия над своим мозгом я с тех пор не приемлю в принципе, а критику могу выслушивать только обернутую в специальную подарочную упаковку. Иначе во мне сразу просыпается мальчик-пофигист из далекого детства, который понимает, что чтобы он не сделал, его все равно отругают, поэтому проще не делать ничего. И заставить этого мальчика все таки напрячься и переделать, например, лабораторную, очень сложно. Но можно.

Наверное потому, что через год Тхань полегчало, и она начала меня и хвалить, и гладить, и даже чмокать в щечку… и называть братиком и братишкой. А когда она поступила в Университет и мы переехали обратно в Туиджи мне даже позволили раз в неделю встречаться с матерью, правда в присутствии Вьена.

Вьен Си Йонж служил еще нашему отцу, и Тхань доверяла ему как самой себе, то есть где-то процентов на девяносто. При этом он очень уважительно относился к моей матери и в наши встречи тихо, молча, сидел где-нибудь в углу комнаты с планшетом в руках, читая последние новости или книгу. Прислушивался он к нашим разговорам или нет, записывал он их или нет, не знаю. Но иллюзию того, что мы с мамой наедине он создавал вполне реалистичную.

Сидя в кабинете в ожидание Вьена, сначала я выслушал все, что знала Тхань про смерть отца и ее подозрения. Наконец-то мне внятно объяснили, почему я так долго был лишен общения с матерью и всей остальной родней по материнской линии. Родня по отцовской была настолько дальней, что ее Тхань не опасалась, но они и сами не очень стремились с нами общаться.

Мои старые обиды всплыли на поверхность и разбавились новыми. Почему она не рассказывала всего этого раньше?! И, хотя сейчас было явно не время устраивать ссоры, меня прорвало просто!

Я высказал все… Громко и в красках… И потом долго стоял на коленях у кресла сестры и утешал ее, чувствуя себя эгоистичным козлом, к которому пришли за поддержкой, как к взрослому, а я повел себя как мальчишка, наговорив кучу гадостей.

Потом Тхань выплескивала на меня свои переживания и извинялась за все ошибки, которые совершила, воспитывая меня. А я тихо сидел на ковре у ее ног и шептал, что у нас все хорошо, потому что в итоге-то я вполне себе образованный, культурный и даже не моральный урод вырос.