Страница 57 из 83
пальцами сжать виски – до боли, до озноба, саму эту мысль задавить в зачатке, в труху – ядовитое зерно осознания, не дать укорениться, выжить, прорасти; судоржно глотая ртом воздух – тоже отчего-то вдруг ставший отравой, захлёбываться им, будто он вдруг стал ледяной озёрной водой, совершенно не пригодной для человеческого дыхания – от бессилия…
сколько угодно можно обещать закрыть собой от любого удара судьбы – ходящего по краю – удержать, отрастить себе сильные крылья, чтобы ловить – если вдруг сорвётся…
только ведь всё – тщетно, бессмысленно, пепел на ветру;
и все слова – ложь…
Даже несказанные.
… лёгкое тело птицы ложилось в худые пальцы – опытному воину такой лук, что былинка: слишком мал, слишком невесом, слишком хрупок – в пылу сражения не заметишь, как переломится, а для неё, девчонки в штопаном платьице - словно специально создан. Она натягивала тетиву, а потом исчезала куда-то, не чувствуя ни рук, ни ног, лишь стремительный полёт к избранной цели, рассекая воздух, ощущая ветер в лицо и крылья за спиной – уверенность полёта, чтобы вонзиться со всей силой в золотой бок спелого яблока и вместе с ним рухнуть, задевая в падении густую листву, на тёплую под лучами солнца землю, а потом – снова стать собой, босоногой Ясс, отчаянно вглядывающейся в высокую траву.
Быть стрелой, слетевшей с тетивы: ей ли не знать, что одно движение – и остановиться уже невозможно, передумать, повернуть – никогда, что лишь раз в жизни – позволишь себе сорваться, вырваться в небо, стать подобной ветру, или даже обогнать его, потому что ему-то спешить некуда, а у тебя мало времени и нужно непременно всё успеть всё, что хотела, сверкая в золотых лучах…
- Яска!
Быть ветром, подхватившим тонкое оперённое тело, чтобы обязательно донести…
- Яска…
Она обернулась, медленно опуская лук, рассыпая стрелы…
Он улыбался, привычно поймав и накрутив на палец жёсткую медную прядь, и вдруг отпустил и обвил худое яскино запястье сверкающей нитью браслета; тонкое переплетение серебряных стеблей ковыля, застёжка из дымчато-зеленоватого камня оказалось рядом с амулетом Яры – и будто бы всегда там и было… Яска счастливо рассмеялась.
… звенели бубенцы на ножных браслетах, медноволосая шла по траве, подняла с земли рубиново-красное яблоко, пронзённое стрелой, потянула высокому юноше в золотисто-коричневых одеждах. Он сломал древко, возвращая ей оперённый обломок, забрав себе наконечник. Затем вынул длинный уроский нож и одним движением разделил яблоко на две половинки, упавшие Яске в ладони.
Она смотрела ему в глаза; тонкие брови сошлись на переносице. Он смеялся, запрокидывая голову…
…что ей осталось – теперь? - когда кажый миг, каждое воспоминание – даже те, что прежде омывали душу тёплой ласковой волной – особенно они – разбиваются на тысячи осколков об одно…
И всё, что когда-либо было с ней – насквозь проросло другим присутствием – не вырвешь, не выкорчуешь, потому что тогда – не останется ничего вовсе…
…слишком многое изменяется – слишком быстро…
Многое – но ты же помнишь? – не всё.
… потому что ведь могла – не пустить, поехать вдогонку, явиться в Ойор Аэс и вонзить смазанную ядом стрелу в нежную грудь прекрасной гонровки – всё, что угодно – только не оставить его – вот так: один на один с огнём и этой драконовой любовью; ведь называла себя – его другом, да? И разменяла дружбу на мелочные обиды: мало ли, не позвал, променял, предал, сделал больно трепетной нежной душе – мало ли…
… потому что думала – с гордыней – что сама – пламя, ветер, полуночный зверь из уросских сказок, опасная и таинственная, всех спасу, всех уберегу…
… но когда пришёл настоящий огонь – он один стоял перед ним, а где была ты? – во снах о затянувшихся льдом водах Ока Лэхэнни? Лунные травы застили взор?
Пей теперь до дна это яд. Заслужила.
Синнорэндэ – это когда не осталось – даже памяти, только тьма и её
- я принимаю.
***
- Ясс!
- Оставь её, Рони, она тебя не слышит.
- Яска!
- Не слышит и не понимает, Рони, её нет с нами… Ну не плачь, не плачь, детка, вот Мэор пришёл, сейчас заварит тебе чай с травами … Не плачь – может, отболит её душа – и она вернётся.
- Женщина, ты сама-то веришь в то, что сказала? Вот и не дури девчонке голову – не на что тут надеяться. И смотреть – не на что. Уведи её.
- Яаас!
… пей до дна этот яд – полынью он пахнет и мёдом - и ни о чём не жалей, медные стрелки не ходят вспять – веретено судьбы не проворачивается обратно –
Шаг.
… полынью, мёдом и терпкой мятой – запахом безумств и дальних странствий…
***
- Ты уверена в том, что делаешь, моя Каньа?
Голос хриплый, надтреснутый – похожий на карканье.
- Хотя зачем я спрашиваю – когда это ты была не уверена… Только – маленькая она ещё, слабая; а как – не выживет? Что тогда? Или – этого ты и хочешь? Они говорят: повредилась умом от горя. Они верят, что можно так – любить. «Так случается» - повторяют они – и только. Жалеют бедняжку. Вспоминают, что и раньше она была – не совсем в себе. Да, именно эти слова – не в себе.