Страница 32 из 83
***
Урос беседовал с Дедом: об Антйоррэ, Кеории, айлатах Времени и заброшенных трактах – обо всём понемногу. Яшметский знахарь был когда-то истинным горским воином: прямой, словно натянутая струна, широкоплечий, с ястребиным профилем и вышитым ремегом вокруг высокого лба, он и теперь произносил слова с явным кеорским выговором. Гэллу оставалось лишь дивиться тому, что его гостеприимный хозяин вообще оказался здесь, так далеко от родной земли, неистовая, неистребимая любовь к которой была главной чертой всякого уроженца восточных гор.
Гэлл прихлёбывал горячий бульон, радуясь, что есть столько неважных и неинтересных тем, за которыми можно спрятаться и – не задавать вопросов. Старик поглядывал в его сторону недоверчиво, словно бы изучая – кажется, ему тоже было о чём подумать.
В доме знахаря пахло травами и сухими грибами, яблоками и мёдом, веяло теплом от огромного очага. Некрашеные стены, глинобитный пол, паутина по углам мало заботили Мэора, зато оружие и старинные доспехи, неожиданно обнаружившиеся во второй комнате, сверкали ослепительно.
Прибежала Яска. Присела у ног кеора на мгновение, потом метнулась за кружкой с душистым чаем, проглотила залпом. Урос поднялся и, кивнув хозяину, тоже протянул руку за предназначавшейся ему посудой…
- Йта катта! – черепки разлетелись со смачным хрустом, Гэлл отскочил с руганью, ошалело обернулся: старик откровенно смеялся, Яска – с недоумением смотрела в глаза. Пол потемнел, намокнув…
- Яла Ариэннэ! Она же… горячая! – запинаясь, воскликнул. – И чай, и… - он виновато указал на черепки.
- Уберу, - отозвался старик. – Это же надо! Думаешь, я бы тебе чая не дал – когда остынет?
Гэлл, уже пришедший в себя, даже слегка разозлился. Яска по-прежнему молчала, присев у очага и обхватив худые колени руками. Старик хлопнул гостя по плечу и принялся выметать осколки.
- Но как же, - Гэлл всё ещё силился понять. – Ведь она же пила!
- Смешно, - пожал плечами старый травник. – Ты же урос. Урос, а удивляешься, как сурский мальчишка. Это же Яска. Ясняна.
- И что?
Ответа не было.
Гэлл опустился на шуршащий тюфяк, рука привычно потянулась к сумке за трубкой – нет, здесь, наверное, нельзя… За окнами уже была ночь – невероятно быстро темнело в Яшмете. Старик зажёг на своём столе свечу. Яска придвинулась к очагу. Дочь канна… Дочь Атали – каково было ей жить с осознанием этого?.. Мэор присел с ней рядом, зашептал что-то, очевидно, уже не предназначавшееся для уросских ушей. А ведь она вполне могла бы быть дочерью дороги – зеленоглазая, непредсказуемая – вот только…
Она вдруг вскочила, оглянулась напоследок – Гэлл поёжился – и растворилась во тьме за порогом. Старик принялся набивать трубку. Значит – можно. Но Гэлл уже не стал.
- Как тебя зовут, хозяин? – спросил вместо этого.
- Дедом, - неохотно отозвался кеор. – Мэором. Не говори мне, что это не имя – другого ты всё равно не узнаешь.
Гэлл привычно кивнул: такое ему говорили далеко не впервые. Травник пускал колечки дыма в потолок – белые, пухлые.
- А она? Кто она – Яска?
- Кто – она? Ясс. Ясняна. Дочь Канна. Безумица, бродящая в холмах. И моя самая большая в жизни радость.
Урос фыркнул в седой ус: проклятые кеоры. Любят они понятно отвечать на прямо заданные вопросы. Он вот, например, всё понял. Хоть и урос. И на Востоке не раз бывал, народ этот знает давно.
Теперь он не мог уйти – просто так. Он был урос, а здесь была – тайна, необъяснимая, манящая: ощущение присутствия Атали, дыхание ковыльного моря и – одна чуть-чуть странная маленькая девочка, вдруг оказавшаяся её дочерью.
И всё же…
***
…Светлая зелень холмов изрядно бита сединой; шорох, шёпот, шелест, ветер – словно на флейте играет, звон Яскиных ножных браслетов, переливы серебряного смеха, льдисто-звёздный говор ручьёв – паутина звуков, пленившая сердце, словно зазевавшуюся бабочку…
Бабочку? Да ну? А тебе не кажется, что в паутину обычно попадают – мухи?
Усмехнулся. Урос всегда останется уросом – что бы ни было – насмешливым бродягой. Даже здесь. В сказке.
Ветер клонил к земле высокие травы, трепал бурые космы Гэлла, сбивая с мысли, не давая почувствовать, понять, ухватить – тоненькую ниточку хвост – тайны.
Мы неправильно встретились, Ясс-Айахэл, Ясс Аттэлиру, я не знаю – почему.
Медноволосая пела ему – а голос – резкий, немелодичный, царапающий слух и душу – завораживал; лицо – игра света и теней; глаза – серебро ковыля; и сама – сгусток тумана… Её манера двигаться завораживала не меньше – она не смотрела перед собой, иногда вовсе идя спиной вперёд, чем очень смешила уроса поначалу – зыбкая, ломкая – отражение на воде – только была здесь, держась за его локоть, и вдруг – исчезала, будто в воздухе растворяясь.
Слов не было – у него, у бродяги-болтуна-уроса не было нужных слов, только неуловимое, как дыхание, ощущение. Хотелось – взять её с собой, рыжую безумицу, ей не место было здесь, она была создана для Дороги, ей суждено было родиться уросской девчонкой и коротать вечера у костров случайных встречников, а не в роскошно-холодных княжеских покоях… Говорила – пугающе откровенно, даже и не думая скрывать что-либо; кружилась – в ласковых лучах бледного солнца…
Ветер в лицо.
Ветер.
… который мял ковыль, заставлял клониться и трепетать – так похоже на морские волны; но не мог взметнуть – медным вихрем – Яскины кудри, лишь чуть подрагивавшие в такт движениям тоненькой, хрупкой, как стебелёк ковыля фигурки…