Страница 17 из 83
Чёрная Каньа… Когда Лассан убеждал приятеля, что главной в Нэриаэаэренне стоит считать вовсе не полюбившегося тому громогласного улыбчивого канна, а его затворницу-жену, Ярренвейн не поверил. Подумал: соседям нравится считать себя особенными, чтобы быть – наравне с обросшим легендами Ястринэнн, оттого и придумывают про свой край и правителей всякую ничем не подтвержденную небыль. Он был не прав. Совершенно.
Она стояла перед ними – картинкой недавнего, но уже подзабытого прошлого, славного и горького одновременно: невысокая, стройная женщина без возраста, тёмное платье туго обтягивало фигуру, на которой рождение четверых детей словно бы и не сказалось. У неё были всё те же непомерно длинные косы, пушистые кончики которых волочились по полу, и яркие изумрудно-зелёные глаза с резко приподнятыми к вискам внешними уголками. Она всё так же носила только чёрные одежды и узкий спарсианский «коготь» в притороченных к поясу ножнах. Она не изменилась совершенно – та, что однажды чуть не переиграла историю Уумара, та, чье имя повторяли во всех его уголках – с проклятиями и благословениями поочерёдно – Атали Сэлдэнска, возникшая ниоткуда, чтобы взбудоражить всю бывшую Аэнну, а затем пропавшая в никуда в самый разгар веселья. Подруга Астариэнна, сестра Бреса Андоррца, душа и сердце Кеорийского бунта…
Чёрная Каньа.
***
Серебристо-искрящийся снег был повсюду – на резных подлокотниках скамьи, на сложенных не из эстэффа – из бархатисто серого мээро – ступенях, на ледяном венке и крыльях дево-статуи, вокруг которой последний из Ярренвейнов уже успел протоптать вполне себе достойную тропинку. На его плаще тоже был снег, и на волосах. И в непредусмотрительно откинутом на спину капюшоне уже собрался маленький, но внушительный сугроб. Наверное, это было красиво – чёрные волосы, в которых запутались снежинки. По крайней мере, другой причины для столь пристального внимания к своей макушке Ярмэйн придумать не смог.
Рыжая каннка сидела на выступе стены, подтянув укутанные шерстяным подолом платья коленки к подбородку. Сидела, смотрела, молчала. Неизвестно сколько времени. Он и сам-то не знал, сколько уже здесь пробыл.
- А ты ведь не сердитый, - задумчиво сказала она, когда он подошёл к ней поближе. – Ты стараешься рассердиться. Почему?
Он посмотрел на неё внимательней, чем все предыдущие встречи. Ведь теперь он мог учитывать такое немаловажное обстоятельство, как то, что эта вот нелепая растрёпанная девчонка – не просто одна из дочерей северного канна, а её – плоть от плоти, кровь от крови. Ребёнок Атали Сэлдэнска – подумать только! И, если задуматься и подсчитать годы, рождённый как раз тогда, когда она исчезла с арены истории и из сердца ею же учинённой заварушки… Хотя – нет, тогда она, вероятно, родила Ронью, Яску – немного позже.
Может быть, митлы не так уж не правы, считая женщин негодными ни для чего кроме домашних дел и деторождения? Променять свободу всей Аэнны на тихое семейное счастье! И это сделала та, чьё имя в Кеории произносят не иначе, как со священным трепетом! Что это – если не предательство? Глупое и подлое…
Ярмэйн поднял глаза к рыжей каннке.
- Не сиди на холодном камне, - сказал сердито. – Простудишь что-нибудь важное, и кого твой отец будет замуж выдавать?
Рыжая заносчиво вздёрнула подбородок.
- Сам туда выдавайся. А эстэфф – тёплый. Протяни руку и потрогай.
Ярренвейн недоверчиво коснулся стены ладонью – да, тёплый. Подумал чуть-чуть и прижался щекой.
Ну да – конечно. Не захотевшая стать великим символом свободы Атали – позор и предательница, как могла, как посмела! Бегущий от любой ответственности, как от чумы, Эро Ярренвейн – гордый и непонятый герой, не желающий быть ничьей марионеткой.
- Почему ты здесь? – спросил вслух. – А не в зале с гостями?
- За тобой пошла, - она пожала плечами.
- Зачем?
- Интересно.
- Что во мне может быть более интересным, чем в остальных? Там у вас даже спарсианский наследник крутится, там – танцы, музыка, еда опять же… Или тебе тоже не дают спокойно спать легенды о Последнем из Серебряных ронов и распустившемся элгиле? Охотно верю. Детям положено любить сказки. Вот только верить им необязательно.
Она спрыгнула с выступа и оказалась совсем близко. Заглянула в глаза и улыбнулась – так, что её длинное лицо стало почти хорошеньким.
- Я не верю. Я знаю. Я была в Ястринэнн в тот день. Я стояла на заснеженной поляне, а она вдруг заискрилась, будто в звёздном свете, и прямо из под сугробов показались цветы. Маленькие, хрупкие – точно такие, как в песне. Я наклонилась и коснулась их кончиками пальцев, а потом из-за деревьев выехал ты… Тоже – как в песне: в серебристых одеждах и на белом коне. Ты меня не заметил, я была в плаще из аэсты, а ты – слишком околдован Ястринэнн, чтобы видеть что-то ещё…
Она отчаянно покраснела и отвернулась, безуспешно пытаясь спрятать лицо за медными прядями волос. Ярмэйн покачал головой. Интересно, в восемь – или сколько ей там на самом деле? – лет уже можно влюбиться? В прекрасного рона на белом коне?
Наверное. Если он – как из сказки. Ведь тогда все эти смешные чувства – они не к человеку, а к воплощённому чуду.
Он усмехнулся: а ведь Келень Леклендской, его так называемой отныне невесте, сейчас – примерно столько же. Хотя она вряд ли бегает в одиночку по колдовским лесам и купается в ледяных озёрах.
Она – избалованная касьа, изнеженное и всеми любимое дитя.
- Споёшь мне эту песню? – попросил он старательно молчавшую и даже затаившую дыхание каннку.