Она и прочие неприятности (ведьмак 2)

— Конечно нет, — она передернула плечами. — Да и кто захочет от такого избавиться? Это ведь сила, которая дает преимущество над прочими людьми! Нас так мало в мире шарлатанов, ты первая, кроме меня самой, с кем я встретилась. Если кто-то выбирает нас так тщательно, можно ли ставить под сомнение этот выбор и пытаться стать обычной?

— А в чем цель этого дара? Я не приношу никакой пользы, просто мертвые души бросаются на меня, как собаки на кость. Зачем это нужно?

— Нас здесь мало, — повторила она. — Может быть даже только ты и я, а им нужен кто-то. Нельзя винить их за это.

— И как же ты справляешься? — глухо поинтересовалась я.

— Я просто привыкла, — она подалась вперед. — Я понимаю твой страх. Я сама до смерти перепугалась, когда это случилось со мной. Меня машина сбила, пережила клиническую смерть, а когда пришла в себя это и началось. Я даже не поняла ничего поначалу, думала в больницах так принято: заходить друг к другу в палаты и болтать. А потом случайно узнала, что меня за все время навещала только сестра. Я подумала, что схожу с ума, или из-за травмы что-то случилось с мозгом, но потом я начала замечать, что некоторые из них говорят мне то, что я никак не могла знать и постепенно я поняла, что разговариваю не со своим собственным сознанием. Твой страх тоже пройдет, и ты привыкнешь.

— Я так не думаю... — я поднялась с кресла. — Спасибо за разговор. Платить нужно?

 

***

В прежние времена моему павшему духу всегда помогало хоть немного подняться простое бесцельное блуждание по улочкам города. Оно дарило какой-то особый ни на что не похожий уют, ненавязчиво заставляло размышлять и фантазировать о том, как кто-то другой шагал по этим же улочкам за десять, пятьдесят или даже сто лет до меня. О чем он думал, спешил ли он и куда направлялся. Но больше это было не нужно. Они бежали мимо меня, что-то бормоча, стояли и молча смотрели, пытались заставить меня остановится, впустую хватая бесплотными руками за одежду. Я лишь ускоряла шаг, стремясь поскорее вырваться и сбежать.

— ... я годами мечтал о ней, — нервно бормотал никак не отстающий от меня дух в твидовой шляпе, — а в день, когда она ответила на мои чувства, я угодил под эту проклятую повозку! Немыслимо!

Нервы лопнули, как натянутая до предела струна скрипки, на которой решили сыграть "Шторм" Вивальди.

— Да оставьте меня в покое, чтоб вас! — закричала я. — Мне плевать! Ясно? Плевать!

Словно из ниоткуда появившаяся передо мной светловолосая девушка в кепке испугано спрятала за спину флаер и пробормотала:

— Извините, я просто хотела предложить вам посетить наш музей...

Я судорожно втянула воздух. И вновь побежала.

***

Кот испуганно зашипел, когда я едва не раздавила его, резко распахнув входную дверь. Не обратив на это внимания, я захлопнула ее за собой, быстро повернула ключ, с силой прижалась спиной и сползла вниз, чтобы уж точно никого не пропустить следом за собой. Дыхание сбилось, ног я почти не чувствовала, разве только ноющую слабость в мышцах до самых колен. Как чертова мышь, убегающая ото всех хищников разом. Мало мне было всего, чего я лишилась? Разве мало?

Я больно ущипнула себя за руку, когда ком вновь встал в горле. Ты ничего уже не изменишь, это просто выше твоих сил. Просто должна смириться и забыть. Потом станет легче. Возможно... Нет, обязательно станет.

— Брюнхильд? — я услышала шаги подошедшей мамы, но даже не подняла глаз. — Что с тобой такое?

Все забудется. Все, кто стал дорог и нужен, все они сотрутся из памяти навсегда. И тогда все наладится. Все точно наладится. Все...

— Брю... — ее неожиданно взволнованное лицо вдруг оказалось прямо перед моим.

Брюнхильд. Брю. Вот кто я. Никчемная слабачка, ноющая даже от крошечных неудач и сдающаяся после первого удара. Гвиневра просто умерла. А может осталась там, со всеми ними. Она могла прилюдно обвинить будущего короля здоровенного государства в отравлении, могла сунуться в логово гарпий, чтобы помочь другу, могла вырезать ребенка из материнского чрева, чтобы спасти обоих, могла помогать с ранеными в полевом госпитале, могла вырубить своего охранника и сбежать из тюрьмы, могла выбираться из истекающего кровью города через зловонные канализации, справившись с захватывающим ее разум некромантом, могла просыпаться по ночам от боли на окровавленных простынях и все равно не сдаваться. Храбрая и безрассудная. Почему я не могла быть хоть немного такой же? Брюнхильд — просто воющее от жалости к себе ничтожество. Гвиневра — ее собственный идеальный образ, который она придумала, который смог полюбить любимый ею мужчина и то, какой она никогда не сможет стать.

Я закрыла лицо руками и жалобно разревелась.

— Брю... — растерянно повторила мама.

Голой кожи на руках коснулись ее мягкие волосы, она слегка потянула меня на себя, неловко обнимая.

— Моя бедная девочка...

Я больше не смогла. Я вцепилась в нее, не позволяя отпустить себя и плакала, пока не закончились слезы, оставляя только боль, которая не уменьшилась ни на каплю. А потом, все так же сидя у порога, я рассказала ей обо всем. И обо всех.

***

— Проснись, Брю.

Я поморщилась и приоткрыла глаза, но тут же захлопнула их обратно, спасая от льющегося из окна света утреннего солнца.

— Вставай давай, — мама склонилась над кроватью и потормошила меня.

— Ну что такое? — я недовольно замычала.

— Я подумала кое о чем, — она отдернула и вторую занавеску, вынуждая меня спрятать голову под подушку. — Мы ведь пропустили твой день рождения.