Несущий свет

Прелесть центра заключается в том, что дома стоят впритык, и по ним можно переходить на достаточные расстояния. На случай перехода через улицы были прихвачены верёвки и кошки. Отряды пробирались по крышам, которые недоступны бёвульсам, и с которых открывался отличный обзор. Шли отряды по разным сторонам улиц, проспектов. Порой спускались, дабы перебежать крупные парки или слишком широкие улицы.

Затем долго и осторожно крались по крышам Невского, но никого так и не заметили. На их удивление стая бёвульсов мирно спала на Дворцовой. Будто и нет войны. Конечно, были своеобразные дозорные, которые парами-тройками укрывались в тени арок. Были дальние аванпосты, на Дворцовом мосту, Невском и в парке около Адмиралтейства.

Слишком легко всё показалось Зверю. Варгус же разъяснил ей, что бёвульсы очень чутко воспринимаю вибрацию, поэтому подкрасться к ним незаметно нереально. А вот с обонянием и слухом у них всё не так хорошо – поэтому они сейчас лёгкие мишени.

- Всё равно, не по себе мне как-то. Чутьё что ли не отпускает.

- Что ты чувствуешь? – Чуть помедлив с ответом, спросил Варгус.

- Опасность. Слишком просто. Не может такого быть. Если я правильно поняла про всю хитрозадость этого Аградона.

- Что значит хитро…задость?

- Хм. – Ухмыльнулась Зверь. – Это значит, что Аградон очень хитёр на разные подлости.

- Хитрозадость. Запомню.

 Зверь улыбнулась.

- Не отпускает меня ощущение, что это всё ловушка.

- И часто ты чувствуешь опасность?

- Второй раз. Первый раз было, когда отец взял автомат, патроны и пошёл на улицу. Сейчас те же ощущения.

- Зачем он взял автомат? И что это?

- Автомат это оружие, которое стреляет пулями. – Увидев ничего не понимающее лицо берсерка, Зверь решила пояснить.  – Это такие маленькие штуки, которые очень быстро вылетают из этого оружия и пробивают жертву насквозь. Причём, вылетают они помногу и наносят ужасные раны. Почти всегда смертельные.

- Так твой отец пошёл кого-то убивать?

- Да.

- Врагов? На вас напали?

- Нет. Хотя… Я не знаю. Он ушёл убивать всех, кто покажется ему врагом. Он не вернулся. Его убили полицейские. Он отказался бросить оружие…

- Он же герой. Именно так должно воинам принимать смерть! – Берсерк даже немного привстал, поднимая кулак вверх.

- Да. Он герой. – На этом Зверь замолчала. Ей вспомнился её отец – мужественный высокий человек, с очень красивой улыбкой. Извечная короткая стрижка ему очень шла. Он был замечательным отцом. Несмотря на все невзгоды, он всегда улучал момент, чтобы побыть с ней, поговорить, когда ей было сложно в жизни, когда жизнь менялась. А потом его призвали, потому что началась война. Более позорной войны, наверное, ещё никогда не было. Её так в народе и назвали – «Позорная война». Другое, не менее распространённое, в основном, уже после её окончания – Третья чеченская.

Это действительно стало позором страны. Стало переломным моментом в истории Российской Федерации. И без того, недовольный властью народ оказался на грани восстания, когда в дома запасников пришли срочные письма с извещением о мобилизации. Отцу тогда было уже за тридцать, и для него это было, как гром среди ясного неба. Но он, не сопротивляясь, пошёл воевать. Вновь усмирять Кавказ. И пусть в третий раз уже никто не церемонился с врагом, но потери были. Удивительного в том ничего нет – вооружение поступало в республику постоянно.  Причём, зачастую, более совершенное и новое, чем в действующую армию России.

Через год, семь месяцев и восемнадцать дней отец вернулся. Вере тогда было уже семнадцать, три недели назад она окончила школу. Было прохладное летнее утро, когда в квартире раздался звонок. Так звонить мог только один человек на свете: два длинных, короткий и ещё раз длинный. Вера с матерью неслись к двери наперегонки. Не успев толком проснуться, в чём были, они выскочили на лестничную площадку. Перед ними стоял родной им человек. Но что-то в нём было не так. Та же улыбка, те же короткие волосы. Военная форма, строго по уставу – никаких аксельбантов и прочих дембельских изысков. За спиной вещь-мешок, в котором, судя по объёму, ничего особенного не было.

Мать тогда бросилась ему на шею, Вера подбежала и обняла насколько смогла родителей. Отец прижал их к себе и обещал, что больше не уйдёт от них. На звуки в коридор вышли соседи и молча наблюдали за сценой, развернувшейся на лестничной площадке. Кто-то смотрел с сожалением, кто-то тихо улыбался.

Про войну отец ничего не рассказывал, даже вскользь старался не упоминать какие-то детали. Говорил, что сам так быстрее забудет. По ночам он порой кричал – звал какого-то рядового Кириленко. Видимо, тот погиб у него на руках. Далее из спальни слышались крики, призывающие кого-то сдохнуть, а потом отец просыпался и подолгу сидел на кровати. Мать говорила, что он сидел молча, но губы, словно молитву, что-то шептали, а по щекам текли слёзы.

Так продолжалось около трёх лет, пока не начались волнения в народе. Начало было положено в Москве и Петербурге, затем перекинулось на менее значимые города. Основная причина состояла в том, что эмигранты из Азии захватили практически всю биржу труда, а русским людям стало негде работать. Плюс очередные финансовые вливания в восстановление кавказских республик, пострадавших от военных действий. К слову сказать, которые они и развязали. Всё бы ничего, но тут кто-то на Сенном рынке избил до полусмерти ветерана той войны. Молодого парня, потерявшего ногу, били за то, что он случайно наступил костылём на дорогой ботинок какого-то местного братка.

На следующий день отцу позвонили друзья по роте. Он разговаривал за закрытой дверью около часа. А потом отец достал из сейфа в шкафу автомат, который ему подарили на охоте те же самые друзья. К оружию прилагались три рожка с патронами. Он никогда их не брал, но тут они наконец увидели свет. Отец, не говоря ни слова, вышел с этим из квартиры.