Горький вкус солнца

Я поглядела на Марка, и он протянул мне ладонь.

– Позволишь?

Я кивнула и вложила пальцы.

– Не знаю этого танца.

– И я впервые вижу. Попробуем.

Легкое движение, и я стою к нему так близко, что приходится задирать голову. Марк действительно высокий, наверное, даже чуть выше Дэра. И я чувствую это телом, самим животом, где-то глубоко внутри. Ощущение тягучее и сладкое.

Шаг – и он повел меня уверенно и властно. Из таких объятий не сбежишь, и противиться бесполезно. Но хороший партнер всегда оставляет девушке немного свободы, вот и Марк разрешал мне двигаться в пределах досягаемости его рук. То снова близко до чувства единения, то отстраняясь и глядя друг другу в глаза…

И вдруг музыка резко замолкла, и мы тоже остановились. За пианино села Мэй.

– Посвящается всем влюбленным, – сказала она, многозначительно посмотрев на Дэра. Гибкие пальцы ударили по клавишам, и мелодия была столь красивой, что у меня мурашки побежали. Я надеялась услышать её бесподобный голос, и надежды оправдались.

Я слышала многих певиц, и была не привередлива. Но никто не мог сравниться с Мэй. Наверное, потому, что она в песне жила, к тому же отдавала свой дар, питая наши цвета чувствами радости. Искреннее, не ожидая похвалы. Она просто нас всех любила.

Я успела понять, что эта песня о крылатых мечтах и огне, что живет в каждом сердце, и тихо вздрогнула от удовольствия – Марк мягко поцеловал мою руку, крепко прижал к себе и повел под трудный ритм. Это был несуществующий, рождающийся в настоящее мгновение танец. Откуда-то я прекрасно знала, как двигаться рядом с Солнечным, и, подчиняясь движениям, порой становилась свободна, взлетала в его руках и чувствовала крылья за спиной. А потом снова близко-близко, чтобы отдаться музыке и голосу. С каждой минутой я всё больше ему доверяла, и могла, следуя за желаниями, расслабиться в сильных руках. Было хорошо. До ноющей боли хотелось прижаться к Марку сильней, а ещё лучше уйти куда подальше, чтобы остаться наедине. Хотел ли он того же?

И только когда Мэй закончила, я осознала, что мы стоим в центре зала, и никто кроме нас не танцевал. Как можно было этого не заметить? Я покраснела, пряча нос у Марка на груди. Пусть отругает, зато я почувствую себя увереннее.

– Браво! – первым ухмыльнулся Дэр. Остальные подхватили его аплодисменты, и я растерянно улыбнулась. Подняла глаза, посмотрела на Марка. Он был спокоен. Не страсти, ни смущения. Кивнул, обнял меня за плечи и отвел в сторону. Я не успела поблагодарить или извиниться – к нам подошла Мэй.

– Ну что же, – проворчала она. – Шоколадка по праву ваша.  

Вечер закончился на дереве. Обычно все забирались на крышу и смотрели оттуда, но мы с братьями всегда сидели на верхушке самого высокого бука. На сей раз рождать узоры предстояло не только Колэю, но и Дэру. С ними пошла и Мэй. Бэйт с Чэйн – его девушкой – предпочли глядеть с холма. Бирн вместе с Солнечными пошел на чердак. Значит, дерево было только наше.

Марк не держал меня за руку. Он снова отрешился от происходящего, и молча глядел в темное небо. В глазах ни чувств, ни сожалений, ни упреков – как всегда. Попробуй прочитай, что у него творится в душе. Понравился ли ему танец? Он просто поблагодарил меня и съел небольшой кусочек шоколадки.

Мы стояли на вершине, удобно держась за ветки – каждый за свою. Я старалась ровно дышать, чтобы не привлечь к себе внимания. Возможно, чем ближе к вечеру, тем более равнодушным и холодным становился Солнечный? И дело в его ритмах, а не в том, рад он или опечален? Мне хотелось в это верить.

– Ты спать хочешь? – не выдержав, спросила я.

– Не устал, – ответил он.

– Что ты делаешь ночью, Марк? Какие сны тебе снятся?

– Ночью я предпочитаю спать, – повторил он. – А сны мне снятся разные.

Хороший ответ. Я почувствовала себя преподавателем в академии. Постараться развеселить его или отстать?

– А я летаю. Помногу. Почти каждую ночь. А ещё вижу огромные волны, которые идут на Атру с моря. Это страшно, потому что я не могу их остановить. Иногда убегаю от кого-то, похожего на мебраза. И он разрастается, пока не становится огромным, выше самих Влюбленных.

– Ты боишься перемен? – внезапно просил он.

– Нет. То есть я не знаю. Когда был жив отец, мы жили в морском доме, на скалах. Там всё иначе, и мне никогда не снились гиганты. Я была маленькой птичкой и летала над водой, а волны, если они и заступали на сушу, были веселыми и теплыми. Мы ходили купаться на берег. Знаешь Арочный пляж?

– Конечно. Он считается нейтральной территорией.

– Мое любимое место детства. Желтые пески, затейливые скалы, вырастающие из воды. Пещеры и цветные камни. – Я вздохнула. – Папа про каждую возвышенность знал историю. Он был прекрасным рассказчиком.

– Он умер в горах?

– Да, – кивнула я. – В голодный год. Они с Лассом отправились на вершины за едой, надеясь выследить диких баранов, и попали под лавину. Кузнеца благодаря волкам нашли живым, хотя и заледеневшим, а мой отец погиб от удара по голове.