Страница 71 из 178
Галя выглядела прекрасно в снежно-белом платье невесты. Я и не подозревал, насколько Галина может быть красивой. Я встал на одно колено и поцеловал мёртвую подругу. Девушки стали класть цветы, очень много цветов. На этот раз я смог сдержаться и не лил слёз, поскольку мне полагалось выглядеть сильным в глазах остальных членов отряда. Я произнёс прощальную речь и, хотя в душе у меня всё плавилось от горя, не позволил своему голосу предательски дрожать.
Немного смущаясь, положил в гроб в ноги своей мёртвой подруге сложенный камуфляж и карабин. Хотя эти вещи и сильно контрастировали воздушно-прекрасному облику Гали, но так было нужно. Сам вместе с Константином Ивановичем заколотил крышку гроба. Сам помог опустить гроб в могилу. Сам засыпал землей. Ни одной слезинки не появилось у меня. Но если бы хоть кто-нибудь из присутствующих знал, каких усилий мне это стоило! Умерла часть души. Вместе с ней умерли беззаботность и весёлость. Я чувствовал себя так, словно за это день постарел сразу на десяток лет. Не исключено, что именно так оно и было.
Ещё одно испытание ждало меня по возвращению в деревню. Когда я начал собирать свои вещи в рюкзак, то обнаружил сушащееся на верёвке бельё. Моё бельё, заботливо отстиранное руками Галины. Это выглядело, словно подарок с того света. Несмотря на все старания, на мои глаза опять навернулись слёзы.
Этой ночью я не спал и до самого рассвета просидел у могилы своей подруги. Это было самое меньшее, чем я мог отблагодарить Галину за всё то, что она для меня сделала. Уже в пятом часу утра меня позвала дежурившая в лазарете Татьяна Хмельницкая – сказала, что раненый Кузьмич просит подойти к нему. Старик находился в сознании и даже попытался улыбнуться.
– Всё-таки здорово мы этих гадов вчера прищучили! – сквозь боль проговорил Кузьмич. – Ты видел, как я поджег этот чёртов БТР? Здорово, правда?
Как раз этот момент боя я пропустил, но сейчас не стал расстраивать старика. Кузьмич же посерьёзнел и сказал:
– Танька зря пытается меня успокаивать. Я и без неё знаю, насколько плоха моя рана. Виктор, уважь просьбу умирающего, возьми её в отряд к девчонкам. Внучка у меня совсем ещё беспомощная, хоть и пытается казаться большой и взрослой женщиной. Она одна не выживет. Возьми её и уезжай поскорее. А я тут останусь.
– Дед, я тебя не оставлю тут одного! – заплакала находящаяся тут же в комнате Татьяна. – Мы возьмём тебя с собой.
– Не нужно. Жить мне осталось от силы несколько часов, я это чувствую. И я хочу умереть в этом доме. Его ещё прадед мой строил. Тут я родился, тут жил, тут и помру. Но есть у меня одна затея... Слышал, у вас рация осталась тех бандитов. Так?
Я подтвердил, не понимая ещё, к чему клонит старик.
– Дайте её мне! Как вы уедете, я вдоволь наболтаюсь с теми мерзавцами. Уж у меня найдутся слова для тех, кто убил твою возлюбленную и меня самого подстрелил. Они вовек не забудут слова старого Кузьмича! Да я им по ночам буду в кошмарах сниться!
Я согласился, попросив лишь Кузьмича дать нам хотя бы полчаса на то, чтобы отъехать подальше от деревни. Не хотелось, чтобы координаты запеленговали по рации и перекрыли единственную дорогу к спасению. Старый умирающий дед благословил нас в дорогу и, кривясь от боли в разрезанном животе, принялся вслух сочинять текст своего прощального послания для «красноармейских». В этом послании почти все слова поодиночке были цензурными, но общим текстом выходило на редкость обидно.