Страница 2 из 93
В этот день я прощалась с самыми близкими мне людьми. Бабушка заменила мне мать и всегда окружала заботой и вниманием. Она останется в моей памяти, как добрый, отзывчивый человек, с сеточкой морщин на лице и бледно-голубого цвета глазами. Дедушка же был мне больше другом, чем отцом, поэтому он единственный, кто знал обо мне все. А друзья… друзей у меня не было.
Деда пришлось похоронить отдельно, так как, по церковным законам, самоубийц не отпевают, не поминают и не хоронят на общем кладбище. Так что, сейчас я стояла у могилы бабушки и мысленно просила у него прощения за то, что не могу находиться рядом с ним. Мне до сих пор не верилось в то, что он сам наложил на себя руки.
Я всю жизнь прожила с ними в небольшой квартирке, недалеко от станции метро Чистые пруды. Жили мы дружно, пока в один ужасный день я не зашла в квартиру и не обнаружила своих любимых стариков в большой комнате. Описывать весь ужас, который я испытала, увидев раскрытые бледно-голубые, безжизненные глаза бабушки, не стану. Скажу только, что в обморок падать не стала, а, выбежав из квартиры, тут же начала звонить в полицию и скорую. Меня отвезли в отделение, и потянулись долгие часы допроса. Где я была в такое-то время, какие у меня были взаимоотношения с убитыми, и так далее. В общем, остаток дня и ночь, я провела очень «весело». Утром меня все-таки отпустили, только вот идти в дом, где все произошло, само собой, не хотелось. Мне пришлось снять комнату в недорогой гостинице. По-хорошему, надо было хотя бы поехать и забрать свои вещи… Но находиться сейчас там я просто психологически не могла. Потому что перед глазами постоянно стояли бледно-голубые глаза бабушки… и торчащий из груди деда нож. Вечером мне позвонили из полиции и окончательно добили новостью, что им известно имя убийцы. Им оказался Петр Федорович – мой дед. Мой друг… Сказать, что я была в шоке – это ничего не сказать. У меня началась истерика. Положив трубку на базу, я включила в ванной душ и, сбросив ставшие тесными вещи, залезла под холодную воду, стараясь прийти в себя. Мой дедушка убил свою жену? Но зачем! Что могло его на это толкнуть?
Своих родителей я не знала, а бабушка никогда про них не говорила, как бы я ее об этом не просила. Она либо отмалчивалась, либо отвечала что-то неопределенное. То в аварии погибли, то просто бросили… Так что про родителей мне сказать было нечего.
Я вынырнула из воспоминаний и, моргнув, снова оказалась стоящей на кладбище. Троюродный дядя стоял рядом и отстраненно смотрел перед собой. Казалось, он тоже не замечает происходящее вокруг.
Когда прощание с бабушкой закончилось, и я положила цветы на могилу, дядя сжал в своей ладони мой локоть и повел в сторону. Я непонимающе смотрела на него, но сопротивляться не стала. Угрозы я от него не чувствовала. Он отвел меня к оградам и склонился над моим ухом.
- Бабушка тебе кое-что оставила… - с этими словами он достал из внутреннего кармана пиджака конверт и протянул мне. Я на автомате приняла его из морщинистых рук мужчины.
- Что это? – тихо спросила, крутя в руках белый конверт.
- Откроешь вечером, - ответил дядя, и пошел обратно к незнакомым мне друзьям-родственникам.
Я осталась стоять на месте и наблюдать за всем происходящим со стороны.
На поминки я решила не идти. Надеюсь, гости не обиделись. Но я просто не могла находиться среди незнакомых людей и вести задушевные беседы на тему «а помните ли вы…». Вместо этого я решила заехать домой и забрать хоть какие-то свои вещи.
Зайдя в тесный коридор, я не стала снимать обувь, а прямо так зашла в свою комнату, стараясь не смотреть по сторонам. Побросала в спортивную сумку вещи из старенького шкафа, забрала свои украшения, и направилась обратно. Не могу долго здесь находиться.
Вернувшись в гостиницу, сняла плащ и случайно зацепилась взглядом за торчащий из кармана белый край конверта. Я уже успела забыть, что дядя мне передал… Достала его и кинула на небольшой столик у окна. Одноместный номер не самой дорогой гостиницы. Узкая кровать, старый телевизор с двумя усиками антенны, пара стульев советского времени, письменный столик… Жить можно, но скоро денег, оставшихся с зарплаты, не хватит на оплату, и придется возвращаться в ставшую ненавистной квартиру. Бросив спортивную сумку на кровать, стала разбирать вещи, время от времени бросая короткие взгляды на конверт. Вроде уже вечер… может, открыть? Оставив разборку вещей на потом, подошла к столику, и, сев на один из стульев, осторожно открыла конверт, достала оттуда сложенный вдвое пожелтевший лист бумаги. Раскрыв его, стала вчитываться в уверенный почерк бабушки.
А там было написано всего несколько строчек и адрес. Из этих нескольких строк стало понятно, что бабушка оставила мне в наследство (помимо квартиры) небольшой дом в селе Лютое Орловской области… Стоит взять небольшой отпуск на работе и съездить. И на дом посмотрю, и от грустных мыслей хоть на время избавлюсь. В моей небольшой конторке я работала уже два года, и отпуск еще ни разу не брала, так что завтра же напишу заявление и отнесу на подпись начальнику. Решено.
Перекинув спортивную сумку через плечо, я стояла на старенькой, чуть покосившейся остановке, и ждала автобуса, который должен был меня довести до села Лютое. Немного странное название для места, где живут люди. Но оно действительно есть. По крайней мере, карта в интернете мне подсказала его точное местоположение, и как до этого самого села добраться. Погода была не такая мрачная, как накануне, так что я решила вместо своего старенького черного плаща надеть ветровку ядовитого салатового цвета. Не натягивать же мне теперь на себя все черное? О родных старалась не думать, так как воспоминания начинали скрести по сердцу своими острыми коготками, от чего глаза были постоянно на мокром месте. В день, когда я обнаружила бабушку с дедом, безжизненными, лежащими на полу в комнате… я как чувствовала и на работу одела все черное. Так что бегать по магазинам и искать себе траурный наряд мне не пришлось. Зато сейчас я заменила черное платье-футляр на удобные джинсы и свитер с горлом, а туфли - на кроссовки. Каштановые волосы собрала в пучок и спрятала под кепкой. Сейчас я больше напоминала подростка, чем менеджера по рекламе. Еще и этот курносый нос… добавляет образу какой-то детскости. В общем, в эту минуту, мне можно было дать максимум восемнадцать, а не двадцать четыре.