Страница 33 из 57
Avanti, popolo, ala riskossa…
Маринэ не спалось, что случалось крайне редко: всегда засыпала, не успев донести до подушки голову, а сейчас – лежала без сна, уставившись широко раскрытыми глазами в сереющий за окном рассвет (уже рассвет!) и вспоминая, как они с Отаром сдавали экзамен по сольфеджио.
Они всех обманули: зачётный диктант повышенной сложности написала Маринэ (два варианта, свой и Отара) а аккорды за неё «расшифровал» Отар. Аккорды играли на рояле, один за другим, несколько раз подряд: четырехзвучные септаккорды, пять разных, которые требовалось записать нотами, так же, как диктант, и Маринэ всегда их путала: квинтсекстаккорд, секстаккорд, секундаккорд… тонический, доминантовый, субдоминантовый…
- А знаешь, как я этюд играла? – Под грузовик! Сибелиус бы оценил, – хохотала Маринэ на угольной куче на заднем дворе музыкальной школы, куда они с Отаром сбежали от всех, чтобы наговориться всласть. Молчаливая девочка с огромными глазами на необыкновенном, запоминающемся лице и длинными косами, прилежная ученица «тише воды ниже травы» – с Отаром становилась озорной и лукавой девчонкой. С ним она была такой, какой её никто не знал – самой собой.
Отар всерьёз верил, что вырастет и увезёт Маринэ – далеко-далеко, и будет работать не покладая рук (руки у него сильные и мускулы железные, не зря он боксом семь лет занимается). Он всё сделает, чтобы Маринэ ни о чем не пожалела и была счастлива. Он никому и никогда не даст её в обиду, и в первую очередь её родителям. Вот только подождать придётся, пока восемнадцать исполнится. Тогда никому не позволю обидеть. Убью за неё!
Он остался верен себе – вступился за незнакомую девчонку, которую вели «под конвоем» два парня, крепко держа за локти. Девчонка покорно шла и молчала. А глаза кричали, беззвучно умоляя о помощи. Отар равнодушно посмотрел на парней («не моё дело»), прошел мимо… И ударил сзади, как учили (не на боксе, в другой секции, в которую его отвёл преподаватель по классу гитары, оказавшийся обладателем коричневого пояса, почти мастером, пути господни неисповедимы).
Отар ударил сзади, как учили: по шейным позвонкам соединёнными в замок кистями рук, вложив в них силу всего корпуса. Один из «конвоиров» охнул и стал заваливаться на бок, увлекая за собой девчонку. Она вырвалась и не оглядываясь побежала в ближний переулок, дробно стуча каблуками. Другой «конвоир» ошалело тряс головой, глядя на своего приятеля, который лежал на мостовой и словно бы спал, устремив в небо застывшие глаза. Отар тряхнул его за плечо: «Вставай, дорогой. Мужчины умирают стоя»…
Перелом основания черепа. Двенадцать лет колонии строгого режима (Отар так и не смог доказать, что заступился, девчонки и след простыл, и доказывать было нечего). Когда освободился, решился «не портить жизнь» Маринэ, которая к тому времени была уже замужем и воспитывала двоих детей (третьему было одиннадцать, и Отар о нём не знал).
Он всё-таки поехал, чтобы посмотреть в последний раз – на неё, на детей (так похожих на неё!), а потом уехать насовсем – далеко-далеко, куда они мечтали уехать вместе. Очень хотелось подойти и стиснуть Маринины плечи (правое осторожно, он помнил, что надо – осторожно, впрочем, может быть, плечо уже прошло). Но она будет плакать, а этого Отару хотелось меньше всего.
Это случится ещё не скоро, через двенадцать лет, а пока они с Маринэ топтались на угольной куче, давя башмаками куски шлака, и Маринэ от души хохотала, рассказывая про этюд «под грузовик»:
– Грузовик до prestissimo разогнался, и я с ним вместе разогналась, а потом он уехал, а я этюд доиграла на престиссимо, и ни разу не ошиблась! Мне двойку хотели поставить. Меня бы дома убили, и ты бы сейчас тут со мной не стоял… Потом сжалились, выпускной всё же, и влепили трояк. Я домой идти боялась…
-А дома… что?
-Да ничего. Нет, мне правда ничего не было, мать нотацию прочитала, накормила и спать уложила. А отец через неделю приехал и полчаса мораль читал, а я перед ним стояла как девчонка.
- А потом?
- А потом сказал: «Иди прочь, с глаз моих долой».
Отар скрипнул зубами и пожалел, что ему нет восемнадцати. Увёз бы её, и жили бы как люди, и она бы никогда не пожалела.
Отар, которому Маринэ (никому на свете, только ему) рассказала, какое наказание ждёт её за двойки (если троек слишком много, то и за тройки), не мог допустить, чтобы она «схватила» трояк по «сольфедке» после сорванного экзамена по специальности, и «угадал» все десять аккордов, не допустив ни одной ошибки, и самое главное – передал незаметно Маринэ её вариант. Экзамен оба сдали на пятёрки и остались вполне довольны друг другом. Все остальные были недовольны, поскольку диктант им пришлось писать самим – Маринэ невозмутимо пожала плечами и молча отказалась.
Впрочем, никто не обиделся, написали сами, и всем достались четверки и пятерки. Ирина Львовна всех поздравила и пожелала не забывать свою школу и любить музыку, которая останется с ними на всю жизнь. Вытерла слёзы (она любила эту группу и сейчас – расставалась с ними навсегда.
- Ирина Львовна, вы простите нас, если мы вас когда расстроили… - выдал Отар, и все засмеялись, и Маринэ вместе со всеми, и Ирина Львовна. А Отар сначала обиделся, а потом тоже рассмеялся.
За что извинялся Отар и почему все смеялись, расскажу позже, а пока – группа в полном составе топталась по угольной куче. Домой никто не ушел: им не хотелось расставаться. А всё равно придётся – музыкальная школа окончена, не будет больше уроков сольфеджио, не будет их дружной группы, диктантов, встреч и «милых» розыгрышей. Так что же, разойтись? Вот прямо – сейчас?