Страница 3 из 57
«Марш в свою комнату и чтобы через пять минут погасила свет. Иначе не выспишься и будешь на катке досыпать, а мы за него деньги платим, и между прочим, немалые, и тренерше твоей платим, чтобы учила как следует, без поблажек. В школе за партой уснёшь, и все над тобой смеяться будут: спит наша Мариночка и во сне причмокивает…»
Отец целовал дочку в лоб, любовно проводил рукой по косам и, легонько подтолкнув к дверям, желал спокойной ночи. Исполнив родительский долг, садился в любимое кресло и смотрел телевизор, а Маринэ уходила к себе и ложилась спать. А что ей ещё оставалось?
Полоса везения
Девяти часов на сон хватало, но оставшихся пятнадцати не хватало ни на что. То есть, времени хватало – и на коньки, и на французский со старушкой-соседкой, взявшейся сделать из Маринэ «настоящую парижанку с беглым франсэ», и на уроки – школьные и по языку. И больше ни на что не оставалось!
Каток – школа – каток – домой – «Мой руки и за стол, я тебе салатик приготовила и луковый суп, по французскому рецепту. Что ты морщишься, не хочешь есть, так и скажи. И ступай заниматься, Мария Антуановна тебя ждёт». Полтора часа французского, «орэвуар, мадам Мари», «орэвуар, мадмуазель», потом делать уроки на завтра, потом перевести текст из Виктора Гюго, мадам Мари отметила карандашом «от сих до сих», без словаря с Гюго не справиться, со словарём тоже.
…«Марина! Сколько можно сидеть, уже десятый час, неужели так трудно запомнить глаголы? Ужин на столе, я тебе в творог яблочко потёрла, что ты морщишься, не хочешь с яблоком, сделаю с морковкой» (полчаса у телевизора с тарелкой ненавистного творога в руках, полтарелки тайком спускается в унитаз – в ведро для мусора нельзя, увидят и отругают), «в десять чтоб была в постели, если утром не встанешь, телевизора больше не будет».
И тут ей невероятно повезло – или не повезло, вопрос спорный – она умудрилась неудачно сломать ключицу (так выразился врач, шутник, как будто можно сломать плечо удачно)… «А-аа, не надо! Больно!» – «Но я должен поставить на место кость, придётся потерпеть, это будет недолго» – врал хитрый врач и мял безжалостными пальцами горящее адской болью плечо, словно ему нравилось причинять боль. Маринэ пищала бесконечное «А-а-ааа, не надо, а-а-ааа!», мама делала строгие глаза: «Марина! Прекрати этот концерт. Ты сама виновата, тебя же учили падать... Ты даже этому не научилась! Хнычешь как трёхлетняя и мешаешь врачу работать» – «Она мне не мешает, пусть поёт, если ей так легче» – заступался за неё врач. Маринэ молча кусала губы и ненавидела обоих.
На плечо наложили гипсовую повязку, и для Маринэ наступили внеплановые каникулы. В первые дни температура понималась до тридцати девяти, плечо под гипсом дёргало и невыносимо жгло. Потом боль притупилась, стала привычной, и Маринэ целыми днями валялась в кресле с книжкой (в куклы она перестала играть, когда к конькам добавилось плавание) перед включенным телевизором и смотрела все программы и фильмы подряд. Маринина мама ходила кругами вокруг кресла, в котором бездельничала дочь, и строила грандиозные планы.
- Ничего, это ненадолго, вот снимут гипс, и будешь кататься. Прыгать, конечно, какое-то время не будешь, а кататься можно… потихоньку.
- Не буду, - откликалась с кресла Маринэ.
- Так и я говорю, прыгать не будешь, - покладисто соглашалась мать.
- Je ne vais jamais sur la glase. Et sile porte – deuxiemepause de bras, maintenantje sais comment le faire (франц.: «Я никогда не выйду на лёд. А если заставите , сломаю второе плечо. Теперь знаю, как это делается») – ледяным голосом отчеканила Маринэ.
(«Волю взяла с матерью разговаривать! И перевести не соизволила, мерзавка, понимай как хочешь. Двенадцать лет, переходный возраст, вот и выламывается. Будет кататься как миленькая»).
- Марина, откуда этот тон? Можно подумать, что ты разговариваешь с одноклассницей. Ремня давно не получала? Смотрю, ты по нему соскучилась. Будешь кататься как миленькая!
Мамин голос крепчал, как ветер в шторм, и Маринэ молча утыкалась носом в книжку. Неожиданным её союзником оказалась тренер Алла Игоревна, которая понимала, что в Маринином «неудачном» падении виновата она, на тренировке загнала девчонку, не давала отдыхать, а после падения с двойного акселя заставила встать и кататься, не обращая внимания на выражение Марининого лица. Алла Игоревна безоговорочно встала на сторону Маринэ (после такого перелома рука не будет подниматься вертикально, родители этого ещё не знают, и самое время попрощаться). С коньками было покончено, за что Маринэ была благодарна Аллочке.
На семейном совете ей было сказано, что кататься она худо-бедно научилась (Маринэ обиделась на «худо-бедно», но смолчала), а чемпионкой ей всё равно не стать (это уже удар посильнее), да она и не особо старалась (последнее было обиднее всего, Маринэ не выдержала и всхлипнула).
«Восемь лет козе под хвост! Восемь лет деньги на ветер! Порадовала родителей. Тебя же учили падать… За восемь лет не научилась! У всех дети как дети, а с тобой одни проблемы, за что ни возьмись, ничего не можешь! («Папочка, я могу… Просто я устала, а Аллочка сердилась и орала, а аксель никак не получался. Я падала, наверное, раз двадцать, последний – на бис») Так что коньки – дело прошлое, и не плакать надо, а думать о будущем. Мы тут с матерью подумали…Снимут гипс, займёшься музыкой, в нашем доме пианино продают, и просят недорого. Инструмент хороший, импортный. Бе... Бехштекс».