Страница 4 из 21
Сидела, гордо выпрямив спину, выставив на обозрение психиатру голые коленки и сложив на коленях руки. У неё это получилось так красиво, что врач уже не знал, на что смотреть – на её руки, на её коленки, на нахально вылезающие из топика ключицы и голые плечи…
Впрочем, нахально – не то слово, скорее, дерзко: топик начинался гораздо ниже, не имел бретелек и держался неизвестно на чём, обрисовывая соблазнительно-стройное тело (Рита нервничала и надела подвернувшийся под руку облегающий стретч, совершенно не думая, куда она идёт и как выглядит). Врач смотрел на её плечи, шею, руки… всё было необыкновенным, другим, иным, сорокалетний Арсений Евгеньевич не смог придумать определения. Потом разозлился на себя и отвёл глаза (Рита усмехнулась). Врач пришёл в себя.
«Полуголая пришла, и не стесняется, - досадливо подумал психиатр. – А мне работать целый день, как теперь – работать?! Так и будет в глазах стоять… со своими ключицами».
- Ну, рассказывайте, вы молчать сюда пришли? – неожиданно для самого себя выпалил врач. Пациентка, однако, не смутилась. Посмотрела психиатру в глаза (стёкла очков стойко выдержали удар) и нервно передёрнула точёными плечами:
- Холодно.
- Что, что? – не понял врач.
- Что, что! Холодно, говорю. На улице и то теплее. Дд-давайте поскорее как-нибудь… закончим. (В кабинете было тепло, Арсений Евгеньевич хотел было включить кондиционер, и теперь досадливо думал, что придётся сидеть и терпеть, пока эта кукла не уйдёт. По чужому паспорту пришла, и ведь пропустили!)
- Да это вы – «давайте поскорее», я слушаю, а Вы всё молчите.
- Я не молчу, - спокойно возразила Рита (и психиатр подумал, что она права: она не молчит, говорит о погоде и о том, что замёрзла, а он, лопух, даже чаю ей не предложил…)
- Может быть, чаю или кофе?
- Чаю. Со сгущёнкой. У тебя… у вас сгущёнка есть? Я когда переживаю, сладкого хочу до коленной дрожи, – призналась врачу Рита, и он опять уставился на её коленки.
Рита понимающе ухмыльнулась, а психиатр залился краской. («А с ней не соскучишься, послал бог пациентку, не успела прийти – замёрзла, понимаешь…и сгущёнки хочет!»)
- Бэлла Андреевна, я вас попрошу, организуйте нам по-быстрому – два чая, с лимоном и… Бэл, у нас сгущёнка есть? Ну, ты посмотри там… Нету? Тогда с лимоном давай, и сахар принеси, и что там у нас есть. У меня, понимаешь, пациентка замёрзла, хе-хе… Бэл, вот почему, чего ни спросишь, у тебя никогда ничего нет, вот скажи, почему?
Чебоксарский «Акконд»
Остолбеневшая от повелительно-приказного тона, от того, что к ней – при клиенте! – обратились на ты и от незаслуженных упрёков, тридцатилетняя Бэлла Андреевна торопливо внесла в кабинет поднос с двумя стаканами чая в железных подстаканниках, сахарницей и тарелочкой с хрустящими вафлями.
Знаменитый чебоксарский «Акконд», эксклюзивно вкусный вафельный десерт, похожий на печенье «муравьиная куча», с карамельным восхитительным сиропом и сладкими дорожками шоколадной глазури, Арсений Евгеньевич привез Бэлле из речного круиза по Волге и вручил две коробки – в шоколаде и без шоколада – со словами: «Спорим, ты такого никогда не ела?»).
Арсению Евгеньевичу еще не исполнилось сорока, он имел профессорскую степень, его исследованиями в области психологии интересовались всемирно известные психологи, но главном его качеством было другое – Арсений был убеждённым холостяком.
Впрочем, таким ли уж – убеждённым? Бэлла Андреевна часто ловила на себе его взгляды, не имеющие ничего общего с профессиональным интересом. И, испытывая невыносимую обиду, подала «Акконд» к чаю этим двоим. («С чего ж его так повело-то, может, знакомая пришла… Вот уж не знала – о таких его знакомых, вся из себя, морду задрала и идёт как по сцене, выпендрёж на десять вёрст!»)
Рита взяла стакан обеими руками, отхлебнула и кивнула одобрительно: «Я тоже в подстаканниках люблю, мы в поезде всегда пьём… пили. А в самолётах дают – в пластике дурацком». Сообщив психиатру эти ценные сведения, Рита запихнула вафельный островок в рот целиком, отчего щека смешно оттопырилась, облизала пальцы и закрыла глаза.
- Часто на самолётах летаете? Вы… вам плохо? – испугался врач.
- Не часто, но летаю. Работа такая… была, - Рита тяжело вздохнула, и от врача не укрылся этот вздох. - А почему вы решили, что мне плохо? То есть… плохо, конечно, иначе бы я к вам не пришла, и платить бы не стала, к вам на приём попасть знаете сколько стоит? Дешевле пистолет купить и застрелиться, – в сердцах выговорила врачу Рита, и Арсению Евгеньевичу стало стыдно – за две тысячи рублей, которые этой девочке пришлось выложить за приём. За клинику, в которую она пришла по чужому паспорту, потому что боялась идти (её и сейчас познабливало от страха, а ей казалось, что от холода). За то, что у них не оказалось сгущёнки, такая мелочь, а ему неприятно… Досадно, неудобно, неловко, некрасиво… Да что с ним сегодня, он, похоже, поменялся ролями с этой девчонкой, принесла её нелёгкая!
- Почему глаза закрыли? Вас что-то угнетает? – допытывался врач.
Рита отставила стакан и зажав ладонью рот, рассмеялась: «Просто я так ем. Когда вкусно, всегда глаза закрываю. Из-за ваших шуточек чуть чаем не облилась! Вы всегда так шутите… с вашими больными? Подождите, дайте чай допить, потом начнёте».
- А мы уже начали, и довольно давно. С той минуты, когда вы предъявили на ресепшене чужой паспорт, и вас почему-то пропустили.