Сердце Волка

– А по улице с тобой можно прогуляться? – я шла за Никитой едва ли ни вприпрыжку.

– Нет.

– А к Настеньке в гости сходить?

– Нет.

– Ну хоть готовить мне можно?!

– Неа.

Несмотря на любовь Никиты к односложным ответам, мы проговорили с ним до утра. Сначала на кухне, где я за обе щеки уплетала подогретые драники. Потом – на моей кровати, с кружками чая в руках, едва вмещаясь в круг света тусклой настенной лампы.  

Никита рассказал о Настеньке, которую знал с рождения, – в буквальном смысле: его бабушка, повитуха, помогла девочке появиться на свет. Дети и росли вместе: хулиганили, пасли коров, охотились, собирали клюкву на болоте. А потом Никита уехал – на целых четыре года. Когда вернулся, родителей Настеньки уже не стало, она сама управлялась по хозяйству и воспитывала младшего брата Стежку – Евстигнея по-взрослому.

Никита с упоением вспоминал детство: дикую, свободную жизнь, утренние рыбалки с отцом, ночевки под открытым небом. Красочные истории переплетались, дополняя друг друга. Они казались увлекательнее любых сказок.

Мой чай давно остыл, но я все еще цедила его: прятала в кружке взгляд, чтобы Никита не заметил, как я любуюсь им, – моим похитителем, тюремщиком, ночным кошмаром. Удивительным мужчиной, искренним, сильным, добрым. Единственным близким мне человеком на многие сотни километров.

Алекс

Солнечный шар треснул, и теперь лавой растекается над зубьями далекого соснового леса. Темнеет стремительно, как в горах. Машины летят по трассе, обдавая меня резким, словно взмах хлыста, светом фар, и исчезают в сумерках.

Поеживаясь, застегиваю байку, хотя кондиционер в номере не работает, воздух густой и теплый.

Железная уверенность, что Вера найдется, сменилась приступом безысходности. Моя Дикарка – в плену у зубастых тварей где-то в полесских лесах, а этот гостиничный номер – небольшой, в меру чистый – только отдаляет меня от Веры. Обычная ночевка. Вынужденная, потому что я просто не знаю, куда двигаться дальше.

По оживленной трассе – такой, на которую я сейчас смотрю из окна – синий «Гольф» мог бы промчаться в первые сутки после похищения, пока мы еще не разобрались «что к чему». Но затем, наверняка, машина свернула на дорогу потише. Неприметная гравейка, петляющая между лесами, полями и чахлыми деревушками.

Впрочем, маршрут уже не важен: наверняка, они добрались до пункта назначения. Меня раздражает другое: я не чувствую Веру, не дышу с ней одним воздухом, как было еще недавно. Даже осколок плитки больше не отзывается мне. Я просто застрял. В пространстве и в мыслях. Они кажутся вязкими, как смола. Мне срочно нужен укол адреналина – как умирающему.

Мысли об адреналине переключают меня на Лесс. Оборачиваюсь. Она сидит в полутьме номера, на полу, в углу между шкафом и стеной. Ее глаза блестят, как две звезды – и это при полной ее неподвижности. Необычное, жутковатое зрелище.

 – Кто ты такая, девочка из леса? – спрашиваю я, присев на кровать напротив.

В крохотном номере мы находимся очень близко друг к другу.

Лесс едва заметно вжимается в угол.

– Давай так. Я прилягу на кровать, а ты расскажешь мне сказку, – я растягиваюсь на покрывале и жду, словно и в самом деле надеюсь услышать ответ. – Не знаешь с чего начать? Ну… тогда начни с того, что ты делала ночью возле перевернутой фуры. Что ты знаешь о той аварии? – снова пауза. – Тогда, возможно, ты захочешь рассказать, почему не даешь коснуться тебя, а спустя сутки сама залезаешь ко мне на колени? – тишина между нами накаляется. Я словно физически ощущаю, как напрягаются мышцы Лесс. Ей очень не нравятся мои вопросы. – И, самое главное. Почему ты молчишь? Не можешь говорить? Или не хочешь? – я перекатываюсь на бок и подпираю голову рукой. Лесс не шелохнется, словно окаменела. – Это все так не похоже на случайность, Лесс… Совсем не похоже. Что же тогда тебе от меня надо?

Мне так хочется добиться от нее ответа – пусть даже силой – что я прикусываю губу. Помогает. Сейчас неподходящее время. Допустим, в такой позе нож из перевязи она мгновенно не достанет, но до лампы на тумбочке моя немая подружка дотянется быстрее, чем я успею привстать с кровати. Никогда не получал с размаху лампой по голове, но не думаю, что мне понравится. Поэтому я снова вытягиваюсь на покрывале и, заложив руки за голову, всем видом изображаю непомерную усталость.

– Рано или поздно ты сама все мне расскажешь, так же, Лесс? Может, тебя начнет раздражать твое новое имя. Или ты проболтаешься. Или влюбишься в меня без памяти и не захочешь ничего скрывать… Вариантов масса. Но пока ты молчишь, – я прикрываю глаза и сбрасываю с ног кроссовки. Они с грохотом ударятся о пол, – я отказываюсь быть джентльменом. Так что… – живописный зевок. – Прими-ка душ, моя лесная подружка. Я очень чувствителен к запахам.

Затем я отворачиваюсь к окну и на какое-то время и в самом деле отрубаюсь. Когда просыпаюсь, – с колотящимся сердцем, словно после кошмара, – слышу, как в ванной льется вода. Черт, чуть все не пропустил!

Я не проверяю, заперта ли дверь: не сомневаюсь, что это так. Отхожу к стене напротив – расстояния хотелось бы и побольше – и с разгона налетаю плечом на дверь. Уже при ударе понимаю, что на это самое плечо я упал сегодня утром после видения: болью, как раскаленным прутом, прожигает. Но дверь, хлипкая, едва ли не картонная, поддается легко.