Сердце Волка

– И не сбежишь, – открывая дверь сарая, заявил Никита.

«Одумался!» – обрадовалась я. Но в щель пролезло лишь пустое жестяное ведро – то есть параша. Потом дверь снова закрылась. Хрипнул засов.

– В тебе нет ничего человеческого! – выкрикнула я.

– Спорить не буду! – звук его голоса удалялся.

– И долго мне здесь торчать?!

– Может, час, – послышалось издалека. – А может, месяц. Как ветер подует.

Я опустилась на пол и обхватила колени руками. На меня накатило чувство тревожного ожидания, будто бы эта история с сараем не была просто игрой. Каждая минута лишь усиливала это ощущение. Через пару часов, когда снова раздались шаги Никиты, меня разъедал внутренний холод, хотя вечер был теплый, я грела озябшие ладони о дощатую дверь.

Никита принес миску остывшей овсянки и кружку воды. В этом случае был явный перегиб: думаю, даже в тюрьме кормят лучше.

Следующие часы я коротала в компании мышей и клещей, исследуя сеновал, но только наглоталась пыли. Ни забытых вил, ни грабель, ни хотя бы палки.

Никита вернулся после заката. Забрал миску с нетронутой кашей и принес взамен другую, наполненную тем же, а также ломоть хлеба и кружку молока.

– Не уходи… – попросила я, когда Никита закрыл дверь на задвижку. – Ведь твое присутствие не отменяет моего заточения.

Помедлив, он присел с другой стороны двери и прислонился к ней спиной – так же, как я.

– Скажи, сколько тебе лет? – спросила я, облизывая ложку. Все равно никто не видел.

– Двадцать три, – ответил Никита, и я в который раз почувствовала, как спокойно мне становится от звука его голоса.

– Ты где-то учишься? Работаешь?

– Учусь и работаю, – Никита повернул голову в профиль – и словно стал ближе. Я провела пальцем по щели между досками – будто по его щеке. Этого тоже никто не видел.

– Расскажи.

В ответ – молчание.

– А я – будущий экономист.

Снова тишина. Конечно, он знал мое место учебы.

– Раз не хочешь отвечать, спрашивай сам, – предложила я.

Никита привстал – и у меня замерло сердце: все, надоело, уйдет. Но он лишь устроился поудобнее.

– Чем ты занималась в детстве? Какая-нибудь секция? Эстрадные танцы?

– Балет.

– Балет?!

Я прикрыла рот ладонью, чтобы сдержать смешок. И сделала контрольный выстрел:

– И виолончель.

– Шутишь!

Конечно!

– Я сыграла бы, – как же сложно было произносить такое серьезным тоном! – Но нет виолончели.

– Ты можешь станцевать, – теперь улыбался и Никита.

– Для этого тебе придется меня выпустить.

– Дверь не помешает мне увидеть твой танец.

– …или прочитать мои мысли, – напомнила я, скорее, себе.

– Или прочитать твои мысли, – согласился Никита. –  Поэтому ты все еще взаперти.

Некоторое время мы молча сидели по разные стороны двери, но казалось, будто  прислонялись друг к другу.

– А ты и в самом деле умеешь быть милым, – вырвалось у меня. – Впрочем, как и жестоким, несправедливым и злобным, – добавила я для баланса.

– Поосторожней со словами, девочка.

– Я не боюсь тебя!

Никита вскочил, одним движением отодвинул засов и рывком распахнул дверь – я невольно вжалась в стену из сена. На меня дыхнуло жаром заходящего дня и запахом свежескошенной травы.

Закат полыхал так ярко, что силуэт Никиты казался черным. Я щурилась от света, пыталась рассмотреть его лицо, но тщетно. Что оно выражало? Что было на уме у Никиты?

– Ты не обидишь меня, – твердо произнесла я.

Никита молчал так долго, что моя уверенность покачнулась.

– Я не обижу тебя, девочка, – наконец, произнес он. – Но ручаться за других не стану. Поэтому обещай: без моего разрешения ты не покинешь границы этого двора.

Неужели он говорил серьезно? Я едва не задала этот вопрос вслух.

Дать обещание похитителю? Сдержать слово, тем самым, возможно, лишив себя возможности оказаться на свободе? Разве такое обещание можно дать в здравом уме? И разве Никита поверит в мою искренность?

И все же что-то было особенное в этом противостоянии свободы и неволи, света и тьмы, в неподвижном исполинском силуэте Никиты, долгой паузе перед моим ответом, которая, казалось, тоже, ждала. И мне на миг показалось, что, возможно, мужчина, стоящий в дверном проеме, и в самом деле, не преграждает мне путь, а защищает меня.

– Хорошо, – для пущей убедительности я кивнула.

– Хорошо?!

– Да. Я обещаю.

Никита оглянулся, будто бы я могла разговаривать с кем-то еще.

– Пойдем домой, – в его голосе звучала радость.