Страница 137 из 149
— Но… — хранитель лениво удивился, несварения ему до конца жизни.
— Обряд бракосочетания, — пояснил Вэлард. И я забыла о хранители.
— Кажется, она против, — удивленно заметил кровожадный дядька, глядя на то, как я истерично выкручиваюсь из загребущих ручонок, контуженного на всю голову аристократа.
— Она согласна, — возразил Вэлард, с трудом удерживая меня на весу, — просто ещё этого не осознала.
— Я не могу провести обряд…
— То есть, использовать ее в качестве дара для Аноры, вы готовы, но женить нас отказываетесь? Похоже, мне стоит вплотную заняться этим вопросом. Как давно вы нарушаете закон и приносите в жертву людей? — угрожающе прорычал мой будущий муж, если я сейчас что-нибудь не придумаю.
Ну, я и придумала. Закрыла глаза и обмякла в его руках.
— Пройдите к алтарю, — неохотно велел хранитель. Которому идея лорда совсем не понравилась. Одно сплошное беззаконие кругом.
Возобновляя движение Вэлард тихо засмеялся:
— Ты же не думаешь, что обморок может стать серьёзной помехой для обряда? Я на тебе все равно женюсь.
Не выдержав подобной наглости, я взбрыкнула и боднула его лбом в плечо, продолжая зло сопеть.
Впереди, совсем близко, вспыхнул зелёный огонь, освещая небольшое возвышение и камень, стоящий на нем.
У камня замер высокий, тощий и чуть сутулый человек с кислым лицом, зябко пряча узкие ладошки в рукавах длинного чёрного балахона.
— Встаньте на колени перед алтарем и опустите одну руку на его поверхность, — строго велел он.
Я приготовилась, справедливо полагая, что вот, сейчас меня распеленают, и я смогу сбежать. Хотя бы попробовать.
Вэлард оказался предусмотрительнее.
Опустив меня на пол, прямо в плаще, он сноровисто высвободил одну мою руку, тут же сжав ладошку, в горячих пальцах. Не дав даже шанса на спасение.
Последняя бунтарская попытка в образе гусенечки отползти от него куда подальше, была тут же пресечена. По плащу заскользили тонкие нити тьмы, плохо различимые в зеленоватом свете магического огня, и возможности двигаться я лишилась окончательно.
— Начинайте, — велел Вэлард. И хранитель начал. Непонятные слова, на непонятном языке разносились, казалось, по всему храму и сами стены вторили говорившему.
Было в этом что-то противоестественное и жутковатое, но завораживающее.
Огонь горел, освещая хранителя, сосредоточенного Вэларда и алтарь, на котором, придавленная широкой ладонью, лежала моя рука.
Моя невезучая рука, с бедным, несчастным пальчиком, который начало припекать.
Сначала я терпела, не совсем понимая, что происходит.
Потом, когда боль стала настолько сильной, что сдерживаться просто не было сил, задергалась. Да разве ж в этих путах, что на меня навещали, подергаешься?
А Вэлард, будто специально ещё и руку мою к алтарю сильнее прижал.
На глаза набежали слёзы, могла бы, орать — орала бы не стесняясь. Весь свой богатый словарный запас, у больных почерпнутый, на моих неподготовленных слушателей выплеснула бы. Вот честное слово!
Боль ушла резко. Будто её и не было.
И не успевший сориентироваться, мозг, впал в прострацию.
Пока Вэлард обсуждал что-то с хранителем, выпустив мою руку, я лишь бездумно рассматривала тонкие, тёмные линии, складывающиеся в причудливый рисунок, на покрасневшей коже безымянного пальца.
И даже когда лорд закончил разговор и поднял меня на руки, покидая храм, я не могла поверить в то, что сейчас произошло.
Мужней женой я себя не чувствовала. Вот нисколечки.
И Вэларда не мужем воспринимала, потому что не может хорошая жена желать повыцарапывать своему благоверному гляделки его наглые.
Или может? Или просто я неправильная жена?
— Что вообще произошло? — сипло поинтересовалась я.
Вэлард замер. Вот как сделал последний шаг из врат храма, так там и замер, пораженно глядя на меня. Я отвечала ему не менее ошалевшим взглядом.
— Рано, — раздосадовано и непонятно пробормотал он.
И я бы спросила что «рано», но Вэларду вздумалось перемещаться. И уже оказавшись в его спальне, я и сама поняла, что, по его мнению, рано речь ко мне вернулась.
Как по мне, так поздно. Вот если бы она ко мне в храме вернулась, аккурат во время проведения обряда…ух, я бы оторвалась. А так, поздно. Неоправданно поздно.