Страница 1 из 32
Д. Писарев, А. Хомяков, В. Лясковский, Г. Князев, М. Гершензон
Иван и Петр Киреевские. Материалы к биографиям
Глава I. Материалы к биографиям И. В. и П. В. Киреевских
§ 1. Документы и свидетельства современников
I. Первый биографический свод[1]
Род Киреевских принадлежит к числу самых старинных и значительных родов белевских и козельских дворян. В старину Киреевские служили по Белёву, владели в Белёвском уезде многими вотчинами и поместьями, и им исстари принадлежало село Долбино, в 7 верстах от г. Белёва. Замечательное красотою местоположения Долбино знаменито в округе своею старинною церковью, в которой находится чудотворный образ Успения Пресвятой Богородицы, усердно чтимый местными жителями. В продолжение летних месяцев почти ежедневно являются из г. Белёва благочестивые горожане отслужить молебен и поклониться святой иконе. В августе, во время Успенской ярмарки, несколько тысяч народа стекается в село Долбино из всех окружных городов и уездов.
В Долбине прошли первые детские годы И. В. Киреевского. Его отец, Василий Иванович Киреевский, был человек замечательно просвещенный. Он знал пять языков; библиотека, им собранная, свидетельствует о его любви к чтению; в молодости сам переводил и даже печатал романы и другие мелкие литературные произведения того времени, но по преимуществу он занимался естественными науками, физикой, химией и медициной, охотно и много работал в своей лаборатории, с успехом лечил всех требовавших его помощи. Он служил в гвардии и вышел в отставку секунд-майором, в 1805 году женился на Авдотье Петровне Юшковой. Во время первой милиции был он выбран в дружинные начальники. В 1812 году перевез всю свою семью в Орел. Здесь и в орловской деревне своей (Киреевской Слободке), в 3-х верстах от Орла, он дал приют многим семействам, бежавшим из Минска, Смоленска, Вязьмы и Дорогобужа; взял на себя лечение, содержание и продовольствие 90 человек раненых русских, с христианским самоотвержением ухаживал за больными брошенными французами – и, на подвиг христианского сердоболия заразившись тифозною горячкою, скончался в Орле 1-го ноября 1812 года. Тело его было перевезено в село Долбино и похоронено в церкви. После него остались два сына – Иван (родился в Москве 1806 года 22 марта) и Петр (родился в Долбине 1808 года 11 февраля) и еще дочь Мария (родилась 1811 года 8 августа) на руках своей матери, овдовевшей на 23-м году жизни.
Авдотья Петровна Киреевская возвратилась с детьми в Долбино. Сюда в начале 1813 года переехал Василий Андреевич Жуковский, ее близкий родственник, воспитанный с нею вместе и с детства с нею дружный. Жуковский прожил здесь почти два года. В конце 1815 года он оставил свою белевскую родину: поехал в Петербург для издания своих стихотворений, надеясь возвратиться скоро и думая посвятить себя воспитанию маленьких Киреевских и принять на себя опекунские заботы.
<…> Жуковскому не суждено было возвратиться на житье в Долбино. Жуковский остался в Петербурге, вступил в службу и только изредка и на короткое время мог приезжать в свою белевскую родину. Но несколько лет, проведенных вблизи такого человека, каков Жуковский, не могли пройти без следа для молодой души Киреевского. Киреевский развился весьма рано. Еще в 1813 году он так хорошо владел шахматною игрою, что пленный генерал Бонами не решался играть с ним, боясь проиграть семилетнему мальчику, с любопытством и по нескольку часов следил за игрою ребенка, легко обыгрывавшего других французских офицеров. Десяти лет Киреевский был коротко знаком со всеми лучшими произведениями русской словесности и так называемой классической французской литературы; двенадцати лет он хорошо знал немецкий язык. Конечно, тихие долбинские вечера, когда Жуковский почти каждый раз прочитывал что-нибудь только что им написанное, должны были иметь сильное влияние на весь строй его будущей жизни; отсюда, быть может, его решительная склонность к литературным занятиям, идеально-поэтическое настроение его мыслей. Для Киреевского Жуковский всегда оставался любимым поэтом. Излишне, кажется, говорить об их дружеских отношениях, не изменявшихся во все продолжение их жизни. Жуковский горячо любил Киреевского, вполне ценя и его способности, и возвышенную чистоту его души. При всех литературных предприятиях Киреевского Жуковский спешил являться первым и ревностным сотрудником и, если обстоятельства того требовали, энергическим заступником. Зная Киреевского, он всегда смело мог ручаться за благородство его стремлений, за искренность его желаний блага.
<…> До пятнадцатилетнего возраста Киреевские оставались безвыездно в Долбине; у них не было ни учителей, ни гувернеров[2]; они росли и воспитывались под непосредственным руководством матери и отчима[3]. В 1817 году А. П. Киреевская вышла замуж за своего внучатого брата Алексея Андреевича Елагина. Елагин, горячо и нежно любивший Киреевских, был их единственным учителем до 1822 года, и молодой Ваня Киреевский привязался к своему второму отцу всеми силами своей любящей души. Киреевский развивался быстро; не говоря уже о том, что он еще в деревне прекрасно выучился по-французски и по-немецки, коротко познакомился с литературами этих языков, перечел множество исторических книг и основательно выучился математике. Еще в Долбине начал он читать философические сочинения, и первые писатели, которые случайно попались ему под руки, были Локк и Гельвеций, но они не оставили вредного впечатления на его отроческой душе. А. А. Елагин, вначале усердный почитатель Канта, которого «Критику чистого разума» он вывез с собою из заграничных походов, в 1819 году через Веланского познакомился с сочинениями Шеллинга, сделался его ревностным поклонником и в деревне переводил его письма о догматизме и критицизме. Светлый ум и врожденные философические способности И. В. Киреевского были ярки в этом почти что отроческом возрасте; прежние литературные разговоры во время длинных деревенских вечеров нередко стали заменяться беседами и спорами о предметах чисто философических, и, когда Елагины, для дальнейшего воспитания детей, переселились в Москву, молодой Киреевский явился (1822 г.) в кругу своих сверстников знакомым со многими положениями тогдашней германской философии.
В Москве (1822 г.) Иван Васильевич начал учиться по-латыни и по-гречески, и выучился сколько требовалось тогда для экзамена[4], брал уроки у Снегирева, Мерзлякова, Цветаева, Чумакова и других профессоров Московского университета, слушал публичные лекции профессора Павлова и выучился по-английски. Некоторые уроки он брал вместе с Аллександром Ивановичем Кошелевым, и с этих пор начинается дружба Киреевского и Кошелева, крепкая на всю жизнь. Они вместе выдержали так называемый комитетский экзамен и в одно время вступили на службу в 1824 году в Московский главный архив Иностранной коллегии. В это время в архиве, под просвещенным начальством Алексея Федоровича Малиновского, служил цвет тогдашней московской молодежи – архивные юноши, как называл их Пушкин. Товарищами Киреевского были Веневитиновы (Д. В. и А. В.), В. П. Титов, С. П. Шевырев, И. С. Мальцев, И. А. Мельгунов, С. А. Соболевский и многие другие. Из них составился первый круг друзей Киреевского, и к нему примкнули питомцы Московского университета: Н. М. Рожалин, М. А. Максимович и М. П. Погодин. Это было цветущее время русской словесности, ознаменованное яркими успехами Пушкина; вокруг него начинала светиться блестящая плеяда первоклассных поэтических талантов; имена Баратынского, Языкова, барона Дельвига, Веневетинова, Хомякова начали нередко мелькать в альманахах и журналах того времени. Они навсегда останутся драгоценным украшением русской словесности, но рядом с возникновением деятельности чисто литературной в Москве стала возникать в это время новая умственная, под влиянием философии Шеллинга. В 1821 году профессор М. Г. Павлов, по возвращении из-за границы, читал в университете и в университетском Благородном пансионе лекции о природе. Впечатление его лекций было сильное и плодоносное, возбудившее в тогдашнем поколении москвичей сочувствие к философии германской. Одним из первых ее поборников явился тогда питомец Московского университета, князь В. Ф. Одоевский, собиравший у себя небольшой круг молодых литераторов во имя любомудрия и с 1824 года издавший свою четырехкнижную «Мнемозину», в начале которой была помещена прекрасная статья его учителя Павлова о способах исследования природы. К этому кругу принадлежал Киреевский с своими архивскими сослуживцами, между которыми самою блестящею и любимою надеждою был Д. Веневитинов, «рожденный для философии еще более, чем для поэзии»[5], но, по несчастью, у той и другой отнятый преждевременною неожиданною смертью. Еще в исход 1826 года[6], когда, приехавши в Москву, Пушкин так дружно сошелся с Веневитиновым и сблизился с его товарищами, у них состоялся новый литературный журнал «Московский вестник», под редакцией М. П. Погодина. Киреевский не вступал еще на литературное поприще, к которому готовился и на котором начинали действовать его товарищи.
1
Елагин Н. А. Материал для биографии И. В. Киреевского.
Подготовлен для первого собрания сочинений И. В. Киреевского (М., 1861), изданного А. И. Кошелевым. – Сост.
2
Для упражнения в немецком языке при маленьких Киреевских с 1815 до 1818 года был немец К. И. Вагнер. Обязанность его также была одевать детей, гулять с ними, однако при этом он никогда не был ни гувернером, ни преподавателем. – Н. Е.
3
О домашнем образовании Киреевских дает представление листок с заданием на три месяца, сохранившийся в дневнике М. В. Киреевской, младшей сестры Ивана в Петра. Запись на этом листке относится к 1820-м годам, но она, конечно, характеризует систему и метод обучения не одной только Маши: источники, по которым М. В. Киреевская изучала основы наук, несомненно, были знакомы и ее старшим братьям. Обращает на себя внимание объем задания и круг чтения пятнадцатилетней девочки.
«Французский: Перевести Сократа, грамматику и прочесть трагедию Вольтера. Немецкий: Грамматика, прочесть 1 том истории Нидерландов, перевести «Ундину». Английский: Прочесть «Лалла Рук». Русский: Перевести Фенелона «Educ des Fillis», выучить 100 страниц стихов, всякий день по 3 страницы. Прочесть 5 томов Карамзина хорошенько и 4 тома Сисмонди. Кроме других пиес, выучить концерт Риса наизусть.
Французский 1 раз в неделю в понедельник по 6 страниц переводить от 11 до 1. Немецкий 3 раза в неделю: вторник, четверг, суббота. Каждый раз 10 страниц перевести и 25 прочесть, утро до 1 часа. Английский 1 раз в понедельник вечером. Русский 2 раза в неделю: среда, пятница по 15 страниц за раз; каждый раз по 9 страниц стихов. 3 раза в неделю читать Карамзина от 5 до 7 после обеда. 2 раза в неделю Сисмонди от 9 до 11» (ЦГАЛИ, ф. 236, оп.1, ед. хр. 495). – Сост.
4
Недостаточность своих сведений в древних языках И. В. Киреевский почувствовал гораздо позднее и только в 1840-х гг. снова (через 20 лет) стал учиться латыни и греческому. Впоследствии он мог в подлиннике читать классиков и Святых Отцов. – Сост.
5
Слова И. В. Киреевского. – Н. Е.
6
О московском периоде жизни Ивана и Петра Киреевских в какой-то мере могут свидетельствовать «Ежедневные записки» М. В. Киреевской. Дневник М. В. Киреевской велся с 1825 г., когда ей было 15 лет. И хотя она не была еще участницей литературных собраний у Елагиных, все же в ее «Записках» встречаются некоторые факты и имена, а также зарисовки жизни семьи:
«1825 год. Января 4. <…> Я заметила, что мне надобно стараться убегать шутки, потому что сегодня за обедом Батеньков у меня спрашивал, какой я нации, и я отвечала в шутку – никакой, он принял это за серьезное и подумал, что я не знаю, какой я нации.
1826 год. 4 марта. <…> Ванюша уговаривал Петрушу не идти в военную службу, подобно Сократу, очень умно. 17 марта. <…> У нас сегодня обедал Одоевский, он прекрасно играет на фортепиано и кажется довольно любезным. Мне он очень жалок. У него имение очень расстроено, а старый и богатый его дядя ничего ему не дает. 22 марта. <…> В вечеру <…> пришли Яниш и Соболевский. 27 марта. <…> В 7 часов пришел Максимович в приехали Арбеневы П. А. и А. П. <…> Во весь вечер у нас был один Максимович. 28 марта. В 7 часов Петенька и Ванюша уехали к Полевому. К нам приехали Яниш и Гагарина <…>, говорили об истории, которую до смерти бы хотелось, чтобы поскорее кончили, т. е. всех освободили и простили. 5 апреля. <…> Вечером были Яниши. 4 мая. <…> Часу в восьмом вечера приехал Ляпунов с женой, я сидела до конца и долго вслушивалась в ее разговор с маменькой, все говорили о нарядах. Таков почти всегда дамский разговор, и у меня нету другого. Надо больше учиться. Потом приехали Норов и Титов. Норов читал свое сочинение «Очарованный узник», мне оно очень понравилось.
1827 год. 1 января. <…> До 9 часов вечера играла на фортепиано. Остальной вечер сидела у маменьки, у нас были Погодин и Яниш. 7 марта. <…> Переводила с русского на немецкий с Петрушей, потом записала то, что перевела. Тут было уже три часа. Вечером читала с Петрушей. 8 марта. <…> До часу перевела 8 страниц с французского на русский. Потом читала и переводила с Петрушей до 4 часов. 21 сентября. <…> Приехал Мельгунов, весь день рисовала, и вечером играли на фортепианах.
1828 год. 11 января. <…> За обедом было очень скучно. Разговор Азбукина и Воейкова совсем не занимателен. После обеда, в то время как они играли в карты, я все говорила с Петрушей. Он научил меня, что такое ямбы и хореи. Потом приехали Кошелев и Офросимов с женами. 3 февраля. <…> После чаю Ванюша хвалил Тика, а маменька и Рожалин нашли его странным. 19 февраля. <…> Вечером мне было весело. У нас были Мицкевич и Матюшкин. Они оба интересно и хорошо говорят. Мицкевич много говорил о Польше, как это должно быть ему тяжело, бедный изгнанный. 1 марта. <…> Вечером танцевали. Каролина Яниш выдумывала смешные фигуры. Шевырев был очень любезен. 5 марта. <…> После ужина говорили о Geisterseher, что это человек, в котором все страсти перекипели и следы только оставили на лице. Он покорил все страсти. Вокруг него какое-то тихое величие, и он для всех непостижим, потому что выше всех. 10 марта. Сегодня все, что делала, было прилежно. Вечером приехали Погодин и Шевырев. 6 августа. <…> У нас был Шевырев, Фонвизин, Погодин, Максимович. Очень было весело. 18 августа. <…> Возвратясь, нашли дома Погодина, и Ванюша читал свою сказку.
1829 год. 25 июня. <…> Боже мой, как трудно иметь над собой власть! Провожаем Языкова, как жаль, что он едет! Братьям и Петерсону так с ним было весело! Что будет, когда поедет Петруша, мне даже подумать об этом горько. Как я люблю этого доброго Пьера, он совсем не кажется таким чувствительным, каким он есть в самом деле. 26 июня. Весь день работала, а вечером ничего не делала. Опять не перевела этих трех страниц. Чем больше откладывать, тем хуже. Ах, как мне хочется учиться и образовать себя как только можно лучше. Когда все кончу для Пьера, примусь за ученье. Сильная воля наконец возьмет верх над ленью <…>» (ЦГАЛИ, ф. 236, оп. 1, ед. хр. 495). – Сост.