Страница 8 из 21
– А другие?
– Другие живы-здоровы, но об них, ваше высокородие, не спрашивайте. Я обычаи знаю, слова не скажу.
– Гляди, я тебе лишь одно ребро сломал, могу и до остальных добраться, – пригрозил статский советник.
Но бандит опять ухмыльнулся:
– Мы в Петербурге, здесь прокурорский надзор настоящий. Даже вам, господин Лыков, с рук не сойдет. Пугайте дураков.
Вовка был прав. В столицах – Петербурге и Варшаве – бить арестованных действительно не позволялось. В Москве с приходом в МСП Кошко[23] тоже мордовать перестали, хотя раньше лупили в хвост и в гриву.
Лыкову пришлось менять тактику. Он начал стращать арестованного тем, что имел в колоде. Сопротивление полиции, соучастие в трех убийствах через продажу оружия, нанесение ущерба казне, проживание в столице вопреки запрещению… Бандит только смеялся. Больше исправительных арестантских отделений за это не дадут. А для настоящего фартового отделения навроде санатории. Их пугает лишь каторга. Тюрьма или арестантские роты считаются легким наказанием[24].
Расстались сыщик и бандит без злобы. Лыков уже давно смирился с потерей друга. Тем более Форосков предал его, заманил в засаду, не выдержав побоев. Чего уж теперь ворошить прошлое…
До вечера Алексей Николаевич писал черновик акта дознания. Следовало допросить остальных членов шайки, найти среди них самого слабого и начать его колоть. Жалко, что бить нельзя. Это быстро развязывает языки. Придется попотеть. А если подкинуть в конфискованные вещи тот пистолет системы «Астра», из которого убили немецкого коммивояжера? Пушку тоже стянули с таможни, ее номер записан в накладной. Немца застрелили в Озерковой слободе, на берегу бассейна Обводного канала. Пистолет обнаружили неподалеку, под забором Глухоозерской фермы. Уже ясно, что оружие то самое: поля нарезов на пуле соответствуют нарезам в стволе. И хотя баллистическая экспертиза еще не признана официально, ребята Мохова этого не знают. Они струхнут и что-то да расскажут. Незаконно, да, но в первый раз, что ли?
Лыков решил завтра обсудить эту идею с начальником столичной сыскной. Филиппов считался строгим законником. Но три убийства… Те, кто продал гайменникам оружие, – фактические соучастники. Стоит ли их жалеть? Убрать из города, чем дальше, тем лучше. И срок дать максимальный.
Дома за ужином сыщик был рассеян, но вовремя спохватился и предложил жене сходить в гимнастический зал полицейского резерва. Супруги лишь год прожили на Московском проспекте. Пискаревка со своей неустроенностью раздражала их обоих, и они переехали в новый доходный дом в начале Каменноостровского проспекта. Дом был дорогой и модный, строил его сам Лидваль. Лыков оказался соседом Витте, поселившегося рядом в собственном особняке. Сыщик и бывший премьер-министр вежливо раскланивались по утрам и вели разговоры на политические темы. Соседкой с другой стороны была Матильда Кшесинская. Ну и ходить с супругой по развлечениям стало значительно проще.
В гимнастическом зале резерва проходили городские соревнования любительских команд по партерной гимнастике. Модный спорт! Участники выстраивали живые пирамиды в три и даже в четыре этажа. «Майские жуки»[25] под руководством знаменитого Крестьянсона побеждали два года подряд. Но в этом году серьезную конкуренцию им неожиданно составили пажи. В Пажеском корпусе появился среди преподавателей хороший специалист и здорово продвинул развитие спорта. Еще одним сильным соперником стала команда Петербургского общества народной трезвости при Народном доме имени императора Николая Второго. Финал обещал быть интересным.
Ольга Дмитриевна тут же согласилась. Давно они с мужем никуда не выходили. Тот любил всякие варварские развлечения вроде бокса и французской борьбы, Оконишникова же предпочитала театр. А тут хоть красиво.
Супруги неплохо развлеклись, а после состязаний заглянули в «Кюба». На этот раз обошлось без великих князей, облюбовавших ресторан до такой степени, что официантами туда стали брать отставных солдат гвардии, поневоле знавших эту публику в лицо. Лыков князей не любил. Он по роду службы был осведомлен о таких секретах правящего дома, что хоть стой, хоть падай…
Лыков с Оконишниковой славно откушали. Сыщик истребил уху из двинских стерлядей с налимьей печенкой и цыпленка радзивил с соусом перигор. Запил водкой вперемешку с аи-сек[26]. Ольга Дмитриевна угостилась спаржей натурель с соусом муслин и мороженым.
Утром следующего дня статский советник пришел в департамент как обычно к десяти. Голова была свежей, настроение бодрым. Он решил нынче же обсудить с Филипповым свою идею насчет пистолета. Взялся уже за телефон, но тот зазвонил прежде.
– Лыков у аппарата, – произнес в трубку сыщик. И услышал в ответ взволнованный голос Сенько-Поповского:
– Алексей Николаевич! Беда…
– Что случилось, Леонид Андреевич? Справка моя не понравилась Золотареву?
– Все хуже, – упавшим голосом ответил коллежский асессор. – Подследственный Мохов умер сегодня ночью в камере.
– Да вы что? Я допрашивал его днем, он был совершенно здоров! Вскрытие уже сделали? Что сказал доктор?
В трубке возникла пауза, потом секретарь сообщил:
– Мохов умер от сильных побоев. Которые, по словам сокамерников, нанесли ему вы вчера на допросе.
Сыщику показалось, что он ослышался:
– Кто нанес? Сокамерники?
– Нет. Вы нанесли, вы.
– Что за чушь? Я его давеча пальцем не тронул. Все знают, что в столице этого делать нельзя.
Сенько-Поповский вздохнул и опять надолго замолчал. Лыков же стал кипятиться:
– Алло, Леонид Андреевич! Алло! Меня оболгали, ясно как день! Сейчас же поеду в ДПЗ и заставлю негодяев признаться. Это случалось уже много раз, все уголовные знают такую уловку.
– Никуда вам ехать нельзя, – ответил секретарь. – О случившемся уже доложили министру.
– И что?
– Он приказал Золотареву связаться с прокурором. А вам велено передать, чтобы не оказывали никакого давления на свидетелей. В тюрьму являться запрещено, сидите и ждите дальнейших распоряжений.
– Как запрещено являться в тюрьму? – растерялся Алексей Николаевич. – Кем, министром? Но почему?
– Я только что объяснил, – сухим тоном ответил Сенько-Поповский. – Чтобы не запугали свидетелей и не принудили их изменить показания. Полагаю, сегодня же будет назначена прокурорская проверка. Макаров час назад лично телефонировал Щегловитову[27] по этому вопросу.
Лыкова кинуло в жар:
– Они там что, с ума посходили?
Сенько-Поповский опять заговорил сочувственно:
– Алексей Николаевич, плохо дело. Золотарев передал мне слова Макарова, сказанные в телефон Щегловитову. Наш министр заявил буквально следующее: с беззаконием пора кончать и Лыкову это с рук не сойдет. Вот так…
В трубке раздались гудки. Статский советник сидел сам не свой. Что же это такое? Провокация уголовных, вот что! Однако начальство сыщика почему-то сразу в нее поверило. Они там только что из гимназии? Не знают, что в карьере каждого сыщика таких случаев десятки? И как быть?
Тут вошел улыбающийся Азвестопуло и начал со смехом что-то рассказывать. Но увидел лицо шефа и осекся:
– Ну? Я вижу, дело плохо? Что на этот раз?
– Телефонировал Сенько-Поповский. В отношении меня вот-вот назначат прокурорскую проверку.
– В связи с чем?
– Будто бы вчера в ДПЗ на допросе я так сильно избил Держивморду, что он ночью скончался в камере.
Грек сначала хохотнул, однако быстро посерьезнел:
– А… Простите мне мой вопрос…
– Пальцем не тронул, Сережа. Хотя и чесались кулаки, но удержался.
– Он сидел в одиночке? – сразу ухватил суть дела помощник.
– Нет. И сокамерники будто бы подтвердили, что он пришел с моего допроса чуть живой. И к утру окочурился.
23
Кошко А. Ф. – начальник Московской сыскной полиции (МСП).
24
В тюрьме содержались преступники с малым сроком (до 1 года). В исправительные арестантские отделения (до 1870 года – арестантские роты) помещали преступников со сроком от 1,5 до 6 лет. В каторгу – со сроком от 4 лет и до бессрочной. Только каторжники носили кандалы и выполняли тяжелые работы.
25
«Майские жуки» – ученики знаменитой частной школы Карла Мая на 13-й линии Васильевского острова.
26
Аи-сек – марка французского шампанского.
27
Щегловитов И. Г. – министр юстиции.