Взаперти

Следом прошли еще две ставки, как под переводную бумагу[44]. Свидетели Несытов и Бабкин оказались ворами-домушниками. В уголовной иерархии они стояли много ниже гайменников. Оба попались с поличным, сумма уложенного ими в мешки имущества была оценена пострадавшим в пятьсот два рубля. Это особенно злило воров, поскольку всего чуть-чуть превышало «тюремный» предел. При краже до пятисот рублей наказание полагалось отбывать в тюрьме и срок – до года. А тут два рубля сверху – и сразу к дяде дрова колоть. То есть отбывать арестантские роты, да еще сроком до трех лет.

Свою злобу красные[45] охотно отыграли на сыщике. Сказали, что собственными ушами слышали, как умирающий Вовка Держивморду крыл Лыкова и называл его убийцей.

Лыков пожелал присутствовать при допросе надзирателей, но Чегодаев-Татарский отказал. У вас, заявил он, будет такая возможность в суде, там и удовлетворите свое любопытство.

Алексей Николаевич покинул камеру следователя на Литейном убежденный, что лжесвидетелей можно уломать. Всех троих. Это будет трудно, но они недолго продержатся, если сыскные навалятся на них всерьез. Плохо, что воры уже отбывали прежде заключение и, стало быть, люди опытные. Такие навострились дурить полицию, пообтесались, с ними придется особенно повозиться. Опять же, Петербург. Пригрозит им Запасов жандармским преследованием, а они мигом жалобу в прокурорский надзор… Это в Калуге или Рязани кричи-кричи – не докричишься. В столице не так, и бывалые арестанты это знали и использовали.

Глава 5

Накануне процесса

Чегодаев-Татарский слепил обвинительный акт за десять дней. Своего рода рекорд для российской законности! Прокурор тут же его подписал и направил министру внутренних дел на согласование. Макаров переслал бумагу для визирования директору Департамента полиции.

Зуев вызвал Лыкова, показал ему акт и посмотрел затравленно. Сыщик кивнул:

– Конечно, визируй.

– А ты?

– А ты? – ответил той же монетой статский советник тайному. – Я-то не пропаду, капиталы выручат. Нил Петрович, думай о себе. Если не дашь сейчас согласие предать меня суду, Макаров все равно своего добьется. Он уже решил. А ты вместо Сената вылетишь в отставку без усиленной пенсии.

Зуев не заставил себя уговаривать. Он поставил свой автограф и пробурчал:

– Извини меня, Алеша.

– Не кайся, все правильно сделал, – хлопнул начальника по плечу подчиненный и вышел из кабинета.

Согласно пункту 476 Устава, Лыков мог потребовать от следователя законченное им предварительное производство. Он, естественно, воспользовался своим правом. Получив огромный конверт с бумагами, сыщик начал внимательно их читать. И узнал о себе много нового. Коллежский советник свалил в одну большую кучу все прежние грехи сыщика, сделав вывод, что тот патологически жесток и убил Мохова умышленно. С обдуманным заранее намерением. Мстил за товарища, будучи к тому же раздражен из-за выговора, полученного от министра. Деяния чиновника подпадают под статью 1484 часть первая и подлежат наказанию в виде лишения всех прав состояния и ссылки в каторжные работы на срок от восьми до десяти лет. К акту прилагался список свидетелей, которых обвинение желало вызвать в судебное заседание. Там были все пять сокамерников умершего и три надзирателя.

Лыков тщательно изучил следственное дело и обратил внимание на протокол допроса выводного надзирателя[46] Фуршатова. Допрос почему-то был принят следователем под присягой. Так делалось лишь в случае, если свидетель собрался в дальний путь и возвращение его может замедлиться. То есть он не сумеет потом явиться на суд и подтвердить свои показания. В пояснении указывалось, что Фуршатов тотчас после допроса отбывает в дальние местности по личной надобности. А именно увольняется от службы и вступает в права наследования спичечной фабрикой в Мезени. Разве в этом ссылочном городишке есть фабричное производство? Странно… Сыщик стал читать показания выводного и поразился. Тот заявил, что Мохов после общения с Лыковым едва передвигал ноги и то и дело просил отдыха. Лицо его было багровым, подследственный держался за грудь. И за живот тоже держался. Был испуган и подавлен. Он, Фуршатов, спросил арестанта, не нужен ли доктор и нет ли у него каких жалоб. А Вовка ответил: пожалуюсь – только хуже будет. И смолчал, а к утру умер.

Тут Алексей Николаевич наконец понял, что против него составлен целый заговор. И это не просто месть двух бандитов, а нечто большее. Если выводной надзиратель предварительной тюрьмы дает заведомо ложные показания, а потом спешно уезжает к Белому морю… Ведь в обычной ситуации он ни за что не принял бы полуживого арестанта в тюрьму. Сразу написал бы рапорт! Взяв избитого человека, надзиратель тем самым берет на себя ответственность за него. Какой разумный стражник так поступит? А Фуршатов взял. И рапорт по команде подал лишь утром, когда Мохов был уже мертв. Явная ложь, а судейские ее принимают…

Кто-то заплатил Фуршатову за вранье, и хорошо заплатил, если он оставил службу в столице и спешно исчез. Скорее всего, ни в какое наследство ни в какой Мезени он не вступал. А сорвал куш и перебрался в глухомань, пересидеть годик. Купил табачную лавку где-нибудь в Уржуме и затаился. Но ведь приобрести лавку стоит недешево. Кто даст такие деньги за голову заурядного чиновника? А те семьдесят пять рублей, что нашли при обыске у Трунтаева? Если сунули ему, значит, не обошли и других свидетелей. А непосредственные убийцы, Кайзеров и Дрига, по таксе должны стоить еще дороже. М-да… Человек, решивший вычеркнуть сыщика из жизни, средств не жалел. Кто же этот богатый недоброжелатель?

Притом не одни лишь деньги решали дело. Неизвестный враг знал о стычке Лыкова с министром. О том, что Лыков признал в Вовке убийцу своего товарища. Далее каким-то чудесным образом он свел в одной камере двух давних недругов сыщика и свежеиспеченного подследственного Мохова. Заплатил ребятам за то, чтобы они забили до смерти своего же фартового. Сунул трем другим свидетелям и научил, какие надо дать показания. Подкупил выводного и убедил его бросить службу и скрыться из города. Так не бывает! И тем не менее со статским советником все произошло именно так.

Протоколы допроса двух других надзирателей были в пользу сыщика, но изобиловали словами «вроде бы» и «не очень твердо помню».

Между тем дело о нанесении смертельных увечий подследственному Мохову перешло к прокурору Судебной палаты, а тот поручил его своему товарищу, коллежскому советнику Устарговскому. Рьяный чиновник проявил выдающееся усердие и закончил обвинительный акт за два дня. Переписав слово в слово материалы предварительного следствия. Видать, торопился к Рождеству.

Колесо Фемиды покатилось дальше, причем с нарастающей скоростью. Прокурор представил Судебной палате письменное предложение о возбуждении судебного следствия. Один из ее членов сделал палате доклад по собранным материалам. Затем прокурор объяснил собственный взгляд на дело, доложил свои выводы и вышел вон. В его отсутствие члены палаты обсудили услышанное, затратив на все полчаса. Признав предварительное следствие достаточно полным и проведенным без нарушений существенных форм и обрядов судопроизводства, Петербургская судебная палата постановила окончательное определение: предать статского советника Лыкова суду.

Вечером следующего дня на квартиру сыщика пришел рассыльный и вручил ему под роспись обвинительный акт. К нему прилагалось извещение Судебной палаты. Там было написано, что в течение недели обвиняемый должен сообщить суду, кого он выбрал себе в присяжные поверенные, и дать список свидетелей защиты.

Алексей Николаевич выпил очередную бутылку коньяка, погоревал, а утром вызвал к себе на квартиру адвоката Сандрыгайло. Его рекомендовали юрисконсульты МВД.

Пришел авантажный мужчина лет сорока, богато одетый, с бриллиантовыми запонками и булавкой в галстуке.

44

Переводная бумага – копировальная.

45

Красный – вор (жарг.).

46

Выводной надзиратель выводит арестантов из камер в отхожее место, в баню, на прогулку и на допрос. Принимает счетом от отделенного (коридорного, постового) надзирателя.