Мастер Ветра

– Потом была составлена ряда. И Ростокский князь оставил за лесным народом право карать любого из орейских земель, кто, забыв Правду, впустит в душу тьму. Тогда же, у корней разрушенного молнией Светлого Ясеня, Старый понял, что убивал не бездушных тварей. Не чудовищ, словно из древних легенд.  Просто люди заблудились в хаосе, вызванном уходом Богов, и некому было указать им путь к свету…

Губы принца были сурово сжаты. Это была не его история. В Модулярах кто-то другой вытаскивал обезумевших людей из ямы беспросветной безысходности. Но перед ним сидел я – потомок лесного князя, которому пришлось сделать страшный выбор. Быть может, Ратомир спрашивал себя тогда – как бы он поступил на месте Старого? Смог бы?

– Первый Белый ушел в самые дебри леса, оставив прежде ветвь старшему сыну. Заповедав заботиться об орейских землях, чтить Правду и исполнять ряду. Старому было нестерпимо стыдно. Так сильно, что он больше так и не нашел в себе силы взглянуть в глаза кому-либо из разумных… Так и повелось. Нам было стыдно. Мы сидели в своем лесу, оберегая его опушки как границу добровольной тюрьмы, от людей. И выходили, только когда требовалась наша помощь, или когда существование Правды оказывалось под угрозой. Ну и чтоб исполнить договор, конечно…

– Но… – Паркай взмахнул рукой, подбирая слова. Я его перебил.

– Мне и сейчас стыдно. И за свой народ, и за своего ученика. Но если это искупит вину Леса и оправдает Инчуту, я готов ответить за все.

– Так и Басра Всеблагой… – загундосил жрец.

– Помолчи, – отрезал принц.

– Да что это с вами? – вскричал Инчута. – Сидите тут, слушаете! Совсем от страха разум потеряли? Орейские воины отважные… Тфу…

– О чем это он? – удивился Ратомир.

Варшан пожал плечами.

– Что ты лепечешь? Безумец? – презрительно оттопырив нижнюю губу, выдохнул Яролюб. – Уж не в трусости ли ты вздумал нас уличить?

– Так и есть, княжич, – оскалился лучник. – Так и есть! Ты, наследник дубового трона, боишься, что лесные могут урок и взад вернуть, вздумай ты супротив них пойти. Ты, младший Панкратыч, воин славный, Велиград в кулаке держал. И силу мужичков велиградских, бойцов знаменитых, знаешь. А только Бубраш при одном имени Арча с лица спадает. Пробовал говорить с носатым, так тот в мышь амбарную готов свернуться, только бы с лесным не ссориться…

Принц улыбнулся. Хорошо улыбнулся, по-доброму. Так, как улыбаются забавным кривляниям ребенка.

– А уж господа наши, властители, так те и вообще до дрожи в коленях гнева лесного страшатся. Воевода-то вот наш, поди, видел, как Вовура аж затрясло всего, когда весть пришла, что Арча посольские разбойники в плен взяли, а то и убили! Неужто не представил, как отец Белый с Мастерами стрелами длинными Росток закидывает, коли сына князь не выручит? Наверно, во-первых о том думы были! Дружину в минуты на коней вздернул, долго не мудрствуя…

Тут и комендант Чудска не смог удержаться от смеха. Судорога прошла по всему телу старого воина. Он согнулся, простонал и вытер брызнувшие из глаз слезы.

– А чего лесные стрелки могут, то мы видели все уже. Считай, один двоих наших стоит. Две сотни их и было-то всего, с той стороны оврага! А сколь степняковых душ в Земли Предков отошло?!

– Да, поди ж ты, один троих! Так-то вернее, – искренне обрадовался Яролюб и хихикнул. – А ежели мечи в руки дать и в овраг скинуть, так и пятерых. Чумазые-то, что с колдунами в степь ушли, точнее сказать могли бы. Да немцы. Чего лопочут – не разберешь.

– Ты-то весь бой в седле трясся, – озорно сверкнув небом глаз, заспорил Паркай. – А я в строю копьецом помахивал. Жала с белыми хвостами пред глазами летали. Кабы не стрельцы заовражные, нипочем орду бы не выдержал. Так что, считай, одного на десяток считать их надобно.

– Про духов, с коими он дружбу водит, не забывай, княжич, – надул щеки Парель. – Силой великой помыкает. Ветер и с сотней воев поспорит…

– Глумитесь, да? – догадался отрок.

– Уж не пуще тебя, – вскинулся пехотный воевода. – Ты ж первым начал дружины великие лесными стращать. У отца моего у одного в кремле пять полков на коше состоят. Да ближники, да ополчение человечье. В лихую годину тыщ двадцать, не меньше, в поле Камень выставит. Да у Малоскольского полстолько. А Дубровицы с Ростоком Великим и поболе, вместе ежели. Аргард конницу лихую приведет да немытых данников. Глядишь, и под сто полков место искать придется. Ты силищу такую одним Арчем побороть вздумал? Если всех Белых из дубрав выгнать, в половину-то хоть наберется?

Я хмыкнул, представив жалкую кучку в полторы – две тысячи лесных воинов в окружении закованных в броню орды ореев.

– То-то и выходит, что дурень ты, – увещевал молодой воевода. – Годами вроде меня старше, а умишком с трехлетку. Отцы наши, властелины земель орейских, не стрел с опушки опасаются, а Правду блюдут. Ей же, Правде Святой, и шнец и жнец, и князь и жрец подчинены. Правда - она как коло, вкруг которого небо с солнцем и звездами ходит. Стержень всему. Вынь его - и сызнова Белого из чащобы вынимать придется. Людей от демонов отделять. Оттого и Вовур, владыка матерый, в испуге был, что гостя в его пределах обидеть могли. Позор это несмываемый - заветы отцов нарушать. Ты бы о том помнил допреж, как словесами бездумными воинов смущать…

– Ну, я… – Инчута теперь выглядел совершенно раздавленным.

– Да уж теперь-то помолчал бы, – отрывисто прокаркал горбоносый дубровичец. – Наговорил уже с три короба. Спаситель земель орейских, чтоб тебя…