Фермер

– Ты зачем обезьяну приволок? – поинтересовался у Фермера Стилет, благосклонно позволив одному из охранников заботливо поправить плед на коленях. – Ладно еще хвостатый урод, без его когтей чужие ящики не работают. А обезьяна тебе для чего?

Стилет вполне обоснованно относил себя к старым «ворам в законе», проведя за решеткой больше времени, чем на свободе. И хотя в последние годы он чаще руководил разросшимся по всему миру криминальным бизнесом из-за границы, но хватки не утратил. И совершил лишь одну крохотную ошибку, заглянув домой для личной встречи с кем-то из подчиненных. Потом: выбитая спецназом дверь, удар прикладом автомата по зубам и выгрузка уже внутри зоны, из которой выход существовал только ногами вперед. Выгрузка вместе с тысячами других уголовников и задержанных по спискам, или попавшимся в облаву на улице. В момент «большой чистки» бардак творился невероятный. Как рассказывали «переселенцы», в некоторых районах просто вычищали целыми домами. «У вас азеры под боком живут, а вы и не слышали? Покрываете? И еще притон в соседнем подъезде?.. Пройдемте, гражданин!»

Отделившись от разномастных соседей Третьим кольцом, уголовное и прочее население взялось выяснять отношения на новом месте. Тем более что место было «козырное», с бывшим видом на звезды Кремля. Учитывая, что в первые дни количество уголовников на квадратный метр зашкаливало, можно лишь удивляться, как в кровавой каше озверевшие люди не перебили друг друга полностью. Потом пошли эшелоны с политическими идиотами и любителями говорить громко вне теплой кухни, и пополнение чуть-чуть разбавило армию убийц и насильников. А так же гоп-стопщиков, кидал, домушников и прочих специалистов криминального промысла.

После огненной бомбардировки и череды бунтов Замоскворечье сохранилось в относительно терпимой кондиции. От парка Горького остались пеньки, это правда: народ предпочитал дрова рубить, не выбираясь в чужие опасные районы. Но вот застроенный центр между Садовнической набережной и Садовым – остался почти целым. Выбитые стекла заменили, золотари выливали собранное за утро «добро» в Водоотводный канал, а вставший стометровой стеной Периметр пропускал грязную воду дальше, разрушая любые биологические составляющие при фильтрации.  Вонь рядом с набережными в «северных» кварталах стояла неимоверная, но и жили там в дикой скученности лишь «бычье и лохи позорные», а серьезные люди обосновались на куске бывшего Садового. Поговаривали, что некий профессор, придумавший и отладивший систему выживания в разрушенном городе, даже сумел выбраться наружу, пока еще на контрольных пунктах инопланетяне не трогали сновавших муравьями людей. Но был ли профессор, удрал ли он за Периметр или умер в какой-нибудь подворотне с пробитым черепом – история мутная. На виду лишь осталась худо-бедно организованная санитария и правила проживания людей в гигантской «коммуналке». Благодаря принятым законам эпидемии пока еще гуляли мимо, успев выкосить несколько десятков тысяч в других анклавах, где о вывозе говна и минимальном управлении водными ресурсами задумались в последнюю очередь.

Фермер, сидевший рядом с хозяином района, лишь усмехнулся в ответ на заданный вопрос и громко захрустел огурцом. Весь привезенный товар скупили прямо с машины, разгрузив потрепанный пикап в одном из закрытых двориков. Сколько на свежих овощах и ягодах заработает Стилет – такие глупые вопросы хозяина теплицы не интересовали. Главное, он получил несколько ящиков дефицитной тушенки, новые крепкие ботинки, одежду про запас и желанный «мобберг» без приклада с внушительной коробкой патронов к ружью. Конечно, старый обрез был удобнее, но прагматичный торговец решил временно вооружить зубастого скама. На время. На месяц-другой. Потому как два ствола в предстоящем забеге за ядерными боеголовками были куда как лучше, чем один. Ржавое копье Мамбы Фермер не учитывал.

На бывшей Октябрьской площади гудел-звенел голосами рынок. Сначала он был стихийным, потом передел захваченных территорий закончился, и теперь за право менять барахло, продавать рабов, торговать собой или просто дышать – нужно было платить двум хозяевам, вырвавшим это право у других криминальных авторитетов. И если Стилет отличался умением просчитывать комбинации на тысячи ходов вперед, организовав свою новую империю благодаря мозгам и многолетнему опыту управления криминальным сообществом, то второй хозяин Октябряшки выгрыз место под солнцем другим способом.

Чоха был беспредельщиком. Если подумать и сформулировать правильно – беспредельщиком среди беспредельщиков. Там, где другие использовали обман, шантаж и рэкет, он проповедовал садизм, предательство и пролитую без счета кровь. Успев повоевать на куче войн, искромсавших окраины бывшего могучего государства, Чоха оставил за собой трупы дагестанцев и чеченцев, русских и украинцев, белых и желтых. Он убивал так же естественно, как другие чистят зубы по утрам. Просто в силу привычки и извращенного чувства удовольствия. Но при этом обладал невероятным звериным чутьем на опасности и умел делиться захваченной добычей с набранной стаей. Если ты исполнял приказы и беспрекословно подчинялся вожаку, то имел шансы вырасти до десятника, а то и сотника. Пока бритый налысо зверь не всаживал нож в спину со словами: «он стал смотреть на мое место».

Стилет и Чоха успели пару раз померяться силами во времена тотального беспредела, но потом один раз объединили усилия в борьбе с конкурентами, второй. И так и остались двумя хозяевами под боком у якиманской, ордынской и павелецкой братвы. Вдвоем контролировали территории, втихую тягая лакомые куски с чужого стола, и копили силы, чтобы рано или поздно удушить соратника-конкурента.

– Так зачем тебе обезьяна? – не мог успокоиться Стилет, выглядевший в своем кресле-каталке благообразным пенсионером на заслуженном отдыхе. То, что седовласый «старец» легко мог пробежать километр с полной выкладкой, отбиваясь при этом от погони, нигде сильно не афишировалось. Сидит себе дедушка в креслице, пользуясь помощью кряжистых охранников, ну и пусть сидит. Меньше сердиться будет.