Страница 81 из 85
Стрелки щелкают: тик-так. Я все-таки сделал это. Долго и упорно искушая знаниями, навязывая мысли, изумив яблоком и стихами, довел свое дело до того, что ангел, наконец, поддалась, открыв всю себя мне.
Тик-так щелкают стрелки, заставляя чувствовать время, словно эластичную тонкую резинку, которая с каждым ударом всё сильней оттягивается и вот-вот больно треснет по рукам. Будто Отец специально подстроил случившееся именно так. Тиканье своим однообразием заглушает мои собственные мысли, заставляя понемногу дуреть, накаляя воспоминаниями мою Суть. Сейчас время такое громкое, будто это равномерное "тик-так" с минуты на минуту перерастет во всепоглощающий взрыв. Мила тоскует всё чаще, и лекарства, что притупляли ее сознание, уже не действуют с положенной силой. Ее организм к ним привык. И если бы в этот момент был с ней рядом кто-то, кто любил бы ее так, как это делал я в теле Евгения, то наверняка заметил бы эту перемену и увеличил дозу. Но никому до нее нет дела. Родители, переживающие потерю сына, забылись во внуках, Дем и вовсе перечеркнул всё, что их связывало, утонув в Катерине, а Матильда осталась совсем одна, какой и чувствовала себя всю эту жизнь. Один воин в поле супротив тягостной жизни. Она не спит больше по ночам, а забирается на крышу и глядит на звезды, как это делали мы с ней. Вместе, в любом воплощении. Неосознанно она тянется к тому, что связывает ее со мной, но совершенно не помнит, зачем действовать нужно именно так. И мне мучительно жаль, что я не могу оказаться сейчас рядом с ней и прошептать нужные слова.
Конечно, поцелуй не прошел бесследно. От моих прикосновений, грубых и требовательных, она начала постанывать и разрешила уже целовать себя всю: и шею, и уши, и плечи. Сладким ядом этот стон въедался мне в Суть, так, что я действительно задыхался от своего желания обладать. И когда, распаленные страстью, мы готовы были перешагнуть рубеж, когда мои руки уже познали ее тело, небо разверзлось и грянул гром. Полился дождь такой силы, что мгновенно остудил меня, грозя убить. И с небес раздался голос, подобно молоту:
- Милен, Тысячная! Я призываю тебя!
Мила замерла на миг, приходя в себя, справляясь с учащенным дыханием, но потом бесстрашно улыбнулась.
- Сузурри, это Отец. Я пойду. А ты быстро к себе, а то совсем остынешь. Ищи тебя потом на своих крыльях.
Он забрал ее из моих объятий, а я телепортировался в Лавовую Долину. Но меня охватило какое-то странное беспокойство и, избороздив свою Обитель кругами, я не выдержал и стремглав помчался на Порог. Туда, где демонов и подавно не видывали, только в начале Пути, при выборе такового. Ангелы стояли кучками и шушукались, видимо новость уже дошла и сюда. Заметив меня, они испуганно попятились, что вызвало приступ неконтролируемого хохота. Нет, они не такие уж и красивые. Глупости это, что Мила как все ангелы, она единственная из всех.
На Пороге появился их Отец. Он шел неспешно, чинно, светясь яркой слепящей аурой настолько, что невозможно понять ни как Он выглядит, ни даже кто Он. Наверное, это и правильно, мало кто мог бы выдержать такое пристальное внимание. Рядом ступала Мила, покорно склонив голову, и около дюжины ее судей. Но крылья моего ангела не были опущены, что дало знак - она не испытывала раскаяния в тот момент.
Бог остановился и, поворачиваясь ко мне, произнес ласковым отеческим голосом:
- А, Сузурри, хорошо, что пришел. Ты тоже будешь нам необходим.
Я последовал за ними, удивленный своей значимостью в этом непростом деле. Хотя это только на руку, процесс должен значительно ускориться. Сейчас обо всем поговорим, и Он благословит Милен на жизнь со мной, а я больше не отпущу ее от себя ни на секунду.
Мы прошли в Обитель Бога - огромную, светлую, с высокими окнами, что пропускают белизну Рая сквозь себя. Она не такая как у моего Отца, но в ней тоже множество дверей, видимо, и Богу необходимо иногда прятаться от себя и своих мыслей. Он сел на высокий трон и, хоть я видел просто светящийся контур, мне показалось, что Бог поочередно поглядел на меня и на Милен, подолгу задерживая свой изучающий взгляд на каждом из нас. Мы стояли рядом, я чувствовал страх и трепет Милы, нестерпимо хотелось прикоснуться к ее руке, утешить, сказать, что все будет хорошо, что сейчас, наконец, все закончится.
- Ты ослушалась меня, дитя мое, - проговорил Бог громоподобным голосом, и создалось ощущение, будто вся Обитель сотряслась от его слов. Но в интонации по-прежнему не слышится и намека на гнев, только отеческая забота. - Ты практически предалась пороку, перечеркивая накопленный опыт и знания, что я вложил в тебя. Милен, Тысячная! Что ты можешь сказать в свое оправдание?
Мила молчала, закусив губу, и когда показалось, что от нее ничего не добиться и Бог приготовился вновь заговорить, она произнесла:
- Отец, прости меня! Но разве не ты научил меня любить? Разве не ты сделал меня такой? Разве не ты показал мне, что ради любви иногда необходимо закрывать глаза, отрекаясь даже от самого себя? Да, я переступила свою Суть, но я не раскаиваюсь в содеянном. В поступке моем не было греха, мной двигала не похоть. Разве счастье - это грех?
Повисло молчание. От ее дерзких слов ангелы-судьи разом охнули и затаили дыхание в ожидании продолжения разыгрывающейся драмы.
- Хм, - только и смог произнести ее Отец, отчасти тоже пораженный услышанным. - Ты же знаешь, что такое счастье? Разве до этого ты его не испытывала?
- Испытывала, - неслышно пробормотала Милен.
- Так зачем же тебе понадобилось еще что-то?
- А потому что по-другому никак невозможно поступить в этом случае. Потому что быть с любимым - это другое счастье, которое пока не познаешь, не поймешь. Если бы ты, Отец, любил так же, как и я, то тоже не смог противится стремлению утонуть в объятиях родственной души.
- Дитя мое, неужели все это настолько важно, что ты хочешь сойти со своего Пути и уйти от нас к демонам?