Страница 24 из 25
- Ты должен посмотреть эти бумаги и объяснить мне, что это, - сказала Талья Йоффе, встретившись с доктором Озом Литваком. Он поднял на нее глаза, но не прикоснулся к бумагам, которые она положила на его стол. – Это важно, - сказала Талья.
Оз Литвак слушал ее рассказ внимательно, терпеливо. Затем так же терпеливо изучал бумаги.
- Никогда не видел ничего подобного, - сказал он. – Ты уверена, что это написал свихнувшийся журналист?
- Сейчас его везут в психиатрическую клинику. Можешь встретиться с ним, если хочешь.
- Отправь к нему пару агентов.
- Уже отправила.
- И что он сказал им об этих записях?
- Сказал, что увидел их в могиле?
- В могиле?
- Такой был у него сон.
- За одну ночь столько не напишешь.
- У него было много снов.
- А имплантаты? У него есть в голове имплантаты?
- А у кого их сейчас нет?
- У меня нет. И у тебя, кажется, не было, если конечно, ты не решилась сделать глупость и загрузить в себя воспоминания дочери.
- Если бы не нужно было эксгумировать ее тело, то, возможно, загрузила бы.
Они обменялись еще парой колкостей, затем снова вернулись к обсуждению бумаг Дэйвида Лейбовича.
В эту ночь Оз Литвак так и не смог заснуть. Он не воспринимал все эти корявые формулы всерьез, но они уже проникли в его голову, кружили перед глазами. Тайна: яркая, искрящаяся, которая манит и очаровывает. Шепчет, зовет, умоляет прикоснуться к ней. Желанная тайна, пленительная.
- Только не говори, что решил оживить проект Лейбовича, - сказала Талья Йоффе на следующее утро, разбуженная суетой строительных работ возле генератора подпространства.
Она встретилась взглядом с Озом Литваком. Глаза его горели, на лбу блестела испарина, которую он то и дело промокал носовым платком. Пара инженеров копошилась вокруг нового генератора подпространства, построенного в соответствии с формулами, созданными Дэйвидом Лейбовичем. Талья Йоффе наблюдала за кипящей работой больше часа, стараясь держаться в стороне, затем подошла к Озу Литваку, спросила все ли с ним в порядке.
- Лучше не бывает, - сказал он возбужденно.
Талья Йоффе осторожно подняла руку и потрогала его лоб. Он был холодным словно лед. Тайна, которая свела с ума Захарию Ривкеса, пробралась и в голову Оза Литвака.
- Ты точно не устанавливал себе никаких имплантатов? – тревожно спросила Талья Йоффе любовника и коллегу. – Потому что если устанавливал… - она вспомнила сгоревший, изжаренный мозг Захарии Ривкеса. – Не знаю, как все эти рукописи влияют на нас, но если у тебя в голове есть имплантаты, ты должен все остановить. Ни одна тайна не стоит того, чтобы лишиться ради нее жизни.
- Тайна? – оживился Литвак.
Да, ему определенно нравилось думать о том, что он сейчас делает, как о тайне. В паре шагов от него ошибка инженеров вызвала замыкание нового генератора, выбив сноп искр. Вздрогнули все, кроме Литвака. Талья Йоффе видела, как сноп искр отразился в его горящих безумием глазах.
«Но если он действительно не устанавливал себе имплантаты в голову, то и бояться нечего, - попыталась она успокоить себя. – Он просто ученый. Просто большой ребенок, очарованный новым экспериментом».
Но, несмотря на все эти мысли, Талья Йоффе чувствовала, как продолжает разрастаться в ней суеверный страх. Она стояла, словно в онемении наблюдая за работой. А когда случилось еще одно замыкание, не пошевелилась, не вздрогнула. Лишь смотрела, как из пустоты, из ночи появляется дверь. Остальные ученые, казалось, были так же заворожены, как и она.
«Всего лишь очередное подпространство», - говорила себе Талья Йоффе, наблюдая, как Оз Литвак – единственный, который, казалось, не был парализован сейчас – подходит к двери, протягивает руку. Дверная ручка поворачивается. Щелчок. И из дверного проема в вечную ночь старого подпространства льется белый, слепящий свет. Литвак делает шаг вперед, замирает на пороге. Свет окружает его, кажется, пронзает насквозь. Свет, способный остановить время – Талья Йоффе думает об этом, когда пытается подойти к Литваку. Движения замедленные и даются с трудом. Разум понимает, но тело отказывается двигаться, словно плывет в густом желе. А свет становится все ярче и ярче. Свет, озаряющий весь этот мир ночи.
Талье Йоффе показалось, что прошла целая вечность, прежде чем ей удалось добраться до Литвака, встать рядом с ним. Но для того, чтобы попытаться разглядеть то, что лежит за порогом этой появившейся из пустоты двери, смелости уже не осталось. Ни у кого не осталось – Талья Йоффе не видела, но знала это, чувствовала, словно могла читать чужие мысли, инородные. Они окружали ее, жужжали роем мух, потревоженных ярким светом из открытой двери, который манил, звал.
- Тайна, - услышала Талья Йоффе далекий голос Оза Литвака, а затем увидела его мысли, в которых он уже сделал шаг вперед, переступил порог, растворился в этом слепящем свете.
«Он уйдет и оставит меня одну», - подумала Талья Йоффе, впервые в жизни, признаваясь себе, что привязалась к этому ученому, как к человеку, мужчине, возлюбленному, а не как к коллеге.