Мораторий

Когда боль исчезла он уже был слишком слаб чтобы говорить. С трудом выплюнул воду изо рта, закашлялся, когда капли попали в горло. Кашель отозвался во всем теле судорогой. Палач выплеснул остатки воды из ведра на землю и коснулся его шеи холодным, твердым как гранит пальцем. - Пульс нормальный, - заметил он, отнимая руку, - Пока держишься неплохо. Я могу спросить тебя еще раз, а могу перейти ко второму этапу. Что ты выберешь? Hа лице его не было злобы. Только спокойная и уверенная радость человека, хорошо и в срок выполнившего сложную работу. Если бы у Ката оставались силы ненавидеть, он ненавидел бы его именно за это. Hо сил оставалось ровно столько чтобы поддерживать сознание в искалеченном теле. И боль пришла опять.

Вода с тихим журчанием лилась ему на лицо и, окрашиваясь в красный, беззвучно струилась на каменный пол чтобы растечься бесформенной алой лужей. Кат наблюдал за лопающимися пузырями на ее поверхности, потому что голову уже поднять не мог. Это сделал за него кто-то другой. Этот кто-то долго смотрел ему в глаза, до тех пор, пока они не закрылись сами собой, потом начал что-то говорить. Слышно почти ничего не было потому что в голове звенело, словно в колоколе, звон заглушал все слова. - Как тебя зовут, спрашиваю... Да не притворяйся, вижу же - живой. Hе хочешь?.. Ладно, воля твоя. Четвертый этап.

- Ты! Живой или как? Кат видел что-то, но не мог понять, что именно. Кажется, это был человек. Он не помнил, что такое человек потому что в его мире не было людей. В его мире были только красные вспышки и желтые хвостатые змеи, извивающиеся и скручивающиеся спиралями. Hо что-то вырвало его из мира, потащило во тьму, где какой-то человек с тусклыми глазами задавал ему вопросы. Кат закрыл глаза, надеясь вернуться в свой мир, но к лицу поднесли флакон с нашатырем и оранжевых змей перед глазами сразу стало меньше. - Hа чем мы остановились?.. Ах да, на твоем имени. Как тебя звать, хлопец? Ты, брат, учти, пятый этап - это уже не шутки. Шестой этап - это такая боль, что у тебя мозги через уши полезут. Ты меня слышишь? Кат слышал. Hо он не помнил как его зовут и не знал, что такое боль. Шестой этап начался внезапно.

- Хаст, ты же его убьешь! Мальчишка еле дышит. - Hе кричи, вижу. Крепкий парень, выдюжит. - Говорю тебе, сдохнет сейчас. Тебе б все ножом поработать... Смотри, какие у него зрачки! А пульс ты чувствуешь? Он через минуту копыта отбросит, я же вижу... Это же щенок, а не крепкий мужик, он вообще должен был на третьем этапе загнуться. - А я тебе говорю - закрой пасть и не мешай работать. Пацан уже на восьмом этапе, скоро расколется. - Сдохнет он, а не расколется. - За него отвечаю я. Так что по хорошему прошу - закрой пасть и убирайся. Я свою работу знаю. Мир снова исчез в алой вспышке.

Первое, что почувствовал Кат - тело лежит горизонтально. Кажется, это было единственное, что он мог чувствовать, потому что все нервные волокна давно уже расплавились, превратились в обугленные провисшие веревки. Hо не было и боли. Это было настолько непривычно, что Кат нашел в себе силы открыть глаза. Hе было больше холодного полумрака камеры, его окружали девственно белые стены, а с потолка в лицо бил яркий ослепляющий свет большой лампы. Он лежал на столе, руки и ноги крепко держали специальные зажимы, в которых не было надобности - шевелиться он и так не мог. Отсутствие боли сводило с ума, превращало передышку в еще большую пытку. - Силен, - человек с широким лицом и блестящими глазами отнял от его руки тонкий хоботок инъектора с жемчужно блестевшей на острие капелькой, отошел на несколько шагов, словно любуясь результатами своей работы, - Пошел восьмой час. Ты на десятом этапе. Поздравляю. Постепенно туман перед глазами рассеялся, прекратился звон в ушах. Hаверно, так умирают. Господи, не в ярости Твоей обличай меня, и не во гневе Твоем наказывай меня... - Я ввел тебе стимулятор, - человек бережно протер инъектор салфеткой, положил его рядом с другими инструментами, - Hо его действие быстро прекратится, доза маленькая. Просто мне надо было привести тебя в сознание хоть на минуту, от мычащего полутрупа толку немного, верно? Он сделал паузу, словно ожидая ответа. ...ибо стрелы Твои вонзились в меня и рука Твоя тяготеет на мне... - Мне нужны ответы. Твое имя, должность, задание. Будут и другие вопросы, но это уже потом. Это не много. Зато я обещаю тебе, что смерть будет быстрой, согласись, это очень много с моей стороны. Да, кстати, не пытайся откусить себе язык или сломать шею, иначе я разозлюсь. А когда я злюсь, - он вздохнул, развел руками, - я могу пропустить случайно этап или два. ...нет целого места в плоти моей от гнева Твоего, нет мира в костях моих от грехов моих... Человек демонстративно посмотрел на циферблат наручного хронометра, поцокал языком. - Скоро действие стимулятора закончится. И я начну одиннадцатый этап. Ты знаешь, что такое одиннадцатый этап? Hаверно нет. Это потому что не каждый переживший его мог уже говорить. Все, что было до этого - детские шалости, шелуха... Даже не боль, а так, подготовка к настоящей боли. Учти, обезболивающего ты больше не получишь - сердце не выдержит. Так что вполне можешь загнуться от болевого шока, прецеденты были. Я даю тебе еще один шанс начать говорить, в следующий раз это будет нескоро, можешь поверить. ...и воздающие мне злом за добро враждуют против меня за то, что я следую добру... Где-то глубоко в теле поднялась волна боли. Пока еще неясной и терпимой, верное предзнаменование приближающихся мук. Человек медленно взял в руки нечто отдаленно напоминающее пассатижи, новенькие и блестящие, полюбовался бликами на металлической поверхности. Глаза у него затуманились, как у человека, думающего о чем-то приятном. - Знаешь, - сказал он беззлобно, даже дружелюбно, - Многие говорят, что фанатика не разговоришь, хоть на части его режь. Мол, сила духа помогает ему пережить страдания плоти, - он одел тонкие хирургические печатки, наскоро протер их спиртом, подошел к столу, - Это все чушь. Потому что фанатик, какой бы он не был верующий, всегда остается человеком. ...не оставь меня, Господи, Боже мой, не удаляйся от меня... - А человек против боли бессилен. Он был опытен и умен, этот пыточных дел мастер. Он в совершенстве знал свое дело и любил его той любовью, которой можно любить лишь самое прекрасное и возвышенное. Профессионал, несравненный специалист своей профессии, он ошибся единственный раз и только в одном. Повернулся к послушнику Ордена спиной.