Страница 4 из 11
– Оно и славно-с! Сию минуту, господин штаб-ротмистр. Можете пока вон там присесть-с.
Придерживая саблю с новеньким темляком при кожаных кистях, петербуржец опустился на указанный стул. От дурного запаха к горлу подкатывал противный ком. Евгений Николаевич с младых ногтей не выносил вида мертвецов. Весьма постыдная слабость для чиновника тайной полиции. Но поди превзойди собственную природу!
Угораздило же вновь сюда притащиться! Задержись он в полку хоть на полчаса, обязательно бы разминулся с фельдфебелем. Очень уж некстати Некрасов выбрал время для посещения жандармерии. Резолютивная запись в отношении поручика Карачинского могла денек-другой обождать. А там, глядишь, нарисовался бы новоявленный «Черемшин» да и забрал себе дело…
Любопытно, сколько еще будет таких?
Когда смерть военнослужащего наступает в бою, да при свидетелях-однополчанах, подтверждения отсутствия криминальной составляющей не требуется. Сегодняшний случай – иной коленкор!
Бездыханного начальника нововозведенной крепости доставил казачий разъезд. На первый взгляд, ничего особенного. Разведывательный отряд во главе с комендантом направился в плановый рейд. Нарвался на засаду, понес потери. Но вот беда, в стычке пострадало всего одно лицо (в прямом и переносном смысле, бр!). Согласно тайной инструкции его сиятельства, нарочно составленной для должностных чинов Третьего отделения по Кавказской линии, подобные обстоятельства требуют разбирательства. Самого обстоятельного! Вдруг сие событие квалификация не военного, а сыскного ведомства? Опять же в тыловых частях функции уголовной полиции предписаны Жандармскому корпусу. Убийство офицера императорской армии в период военных действий – государственное преступление. Ни много ни мало!
Так-то оно так, да только в теории! На практике, как правило, все очень даже просто: вот наши, вот враг, все ужасно нервничают и палят друг в друга почем зря. В итоге образуются трупы, или, как в данном случае – труп.
Получите, что называется, распишитесь!
– Вот-с, Евгений Николаевич, извольте ознакомиться.
Благоухая затейливым ароматом чая, табака и чего-то такого, о чем лучше не догадываться, Василий Яковлевич вручил молодому человеку дешевый целлюлозный бювар. Встал напротив, старательно изображая готовность услужить по первому зову.
Штаб-ротмистр раскрыл папку и чуть наклонился вперед, дабы скудное мерцание закрепленной в медном светце лучины падало на текст. Для чтения выходило темновато, но не просить же свечу. Это лишняя минута.
Так-так-так… поручик Карачинский Владимир Михайлович, 1812 года рождения… Приказом генерала от инфантерии, генерала-адъютанта Головнина А.Е. от первого мая сего года произведен в коменданты укрепления «Александровское» с положением двойного жалования, включая компенсацию дров… не интересно… В браке с Карачинской Натальей Петровной, в девичестве Кутыгиной… снова не то. Что там дальше? Ага, вот-с! Убит при исполнении служебного долга… Фактические обстоятельства смерти подтверждаются свидетельскими показаниями фельдфебеля Некрасова Т.П., титулярного советника Лебедева Н.Ю. Стоп! Какого еще титулярного советника? Что статский позабыл в разъезде?
– Ваше благородие, ежели по всем пунктам возражениев не наличествует, соблаговолите поставить подпись. Здесь и здесь… Не угодно ли перышко? Свежевыструганное, преотменное-с.
Данилов послушно зашуршал желтоватыми листами. Порыскал глазами по бумаге, нашел подчеркнутый абзац, прочитал. Лучше бы он этого не делал.
«Причина смерти: пулевое ранение в переносицу. Дробление черепной коробки. Отсутствие носовой кости (входное отверстие), частичное разрушение затылочной кости (выходное отверстие). Летальный ушиб мозга, с усекновением…»
– Фу! – поморщился обладающий завидным воображением жандарм и требовательно вытянул обтянутую в лайковую перчатку руку. – Давайте сюда ваш гусиный стилус, господин Струве.
– Прошу-с!
Оставив в документах два залихватских росчерка, Данилов порывисто вскочил, брезгливо швырнул светилу судебной медицины бювар и, щелкнув каблуками, заторопился к выходу.
Ночь встретила жандармского обер-офицера приятной свежестью и прохладой. У коляски топтался поникший фельдфебель, смоля копеечную солдатскую трубку.
– Поехали, Некрасов!
– Гляжу и вас обозлил-таки проклятый коновал? Немчура, с него что взять…
– Отставить разговорчики!
– Слушаюсь, ваш бродь!
Четверть часа спустя упряжка вовсю неслась по темным улицам Пятиводска, пассажиры подавлено молчали. Каждый думал о своем.
Фельдфебель вздыхал о невинно убиенном командире да все гадал, что принесет ему служба под новым началом? Кого поставят вместо почившего коменданта? Никак подпоручика Гнедича? А что? Неплохой он мужик. Хоть и из высокородных, а к простому человеку ласковый. Бывают же справные офицера!
Евгению Николаевичу не давала покоя некая непонятность, отраженная в медицинском протоколе. Отчего при дозорном отряде находилось гражданское лицо? Как бишь там его? Титулярный советник Лебедев… Зачем поручик взял его с собой? На кой бес потащился сам? Комендант не вправе покидать вверенный ему участок без особого распоряжения. От безделья?
– Скажите, Некрасов, знаком ли вам некто Лебедев? Что он за птица?
– Николай Юрьевич? А то как же, ваш бродь! Преотлично знакомы-с! Писатель это. Командир наш их больно жалует… вернее сказать, жаловал-с. Оне часто с нами в разъезды хаживали, им желательно было на настоящую войну поглазеть. Всё любопытствовали, пытались найти это… как его… вдо-хно-ве-ни-е!
– Вот как? И что, братец, тело поручика тоже, небось, писатель нашёл?
– Никак нет-с! Командира заметил кто-то из ребят. Аккурат в овражке, где вороний камень.
Штаб-ротмистр досадливо стукнул ладонью по сиденью пролетки и механически переспросил:
– Камень?
– Точно так-с, ваш бродь. Преогромный-с! Можно сказать, местная достопримечательность. Стоит себе по-над оврагом, словно сооружение фортификации. Весь воронами изгажен, оттого, стало быть, и прозвание. Хе-хе-с! Не свезло господину поручику. Угодил под пулю в безопасном укрытии да с такого расстояния!..
Данилов вскинул соболиную бровь, затем нахмурился и подпер кулаком подбородок.
– И правда, странно! Поворачивай-ка назад, любезный…
***
Хилая дверь мертвецкой с силой грохнула о стену и жалобно застонала, раскачиваясь на ржавых петлях. В центр едва освещенной залы не вошел, а буквально влетел разрумянившийся от не вполне понятного волнения жандарм.
– Евгений Николаевич, батюшка вы мой, что стряслось? Отчего вы возвернулись? – встрепенулся судебный медик, прикрывая рукавом маленькую фарфоровую кружку, клубящуюся ароматным паром.
– Кофеи гоняете, Василий Яковлевич? А работать за вас кому прикажете? Отчего утаили от меня детали осмотра? Неужели вам безразличны результаты следствия?
– Бог с вами, голубчик…
– Я вам никакой не голубчик! – голос Данилова звенел непривычным булатом. – Во-первых, извольте обращаться ко мне по всей форме. Перед вами обер-офицер Жандармского корпуса. Во-вторых, куда вы подевали тело поручика?
– Поручика?..
– Где, черт возьми, Карачинский?!
Бедняга Струве выпучил желтоватые, что у филина, глаза, вскочил и бестолково заметался по комнате, пытаясь одновременно застегнуть верхнюю пуговицу сорочки и указать взбесившемуся штаб-ротмистру на прикрытый прокуренной шторкой дверной проем.
– Там! В каморке-с. Думал завтра приступить к бальзамированию…
– Ведите!
Спустя краткий миг оба оказались в ужасно тесной комнатушке с низким потолком. На широкой лавке безмятежно полеживало тело Владимира Михайловича. Вот уж кому точно было все равно на проводимое в отношении него расследование.
Юный сотрудник Третьего отделения вмиг позеленел и перестал казаться таким уж грозным. Однако очень быстро совладал с собой и хриплым шепотом повелел:
– Необходимо больше света.
– Сию минуту-с, ваше благородие!