Страница 67 из 118
3.
Город изменился. И в чем дело — не понять сразу. Лишь потом замечаешь, что не играют на улицах дети, и женщины не ходят без сопровождения мужчин. Двери домов закрыты наглухо, либо вовсе сорваны с петель, и повсюду витает запах гари, — им пропитались даже стены и кровли.
Мой Лагаш…
Они остановились в тупике между домами, и Лабарту прислонился к стене, закрыл глаза, прислушиваясь. Нидинту прижалась к нему, будто был он ей защитником — отцом или братом, — а не демоном, пьющим кровь. Лабарту машинально перебирал ее волосы, но мысли были далеко.
Лишь одного сильного экимму я почувствовал здесь, когда плыл на Дильмун. Пошел по солнечному следу и не ошибся, нашел хозяйку города. Но теперь…
Теперь все изменилось. За копотью и пылью, в лабиринте теплого движения человеческих тел сияли два светоча. Один ярче другого, и какой из них — Инанна-Атума? И оба они были далеко от площади, далеко от святилища богини любви и войны.
— Кто они? — еле слышно спросила Нидинту. — Почему они всех убивают? Это те дикари, что даже рабов не берут, это правда они?
— У северных ворот, — невпопад ответил Лабарту и открыл глаза. — Да, мы пойдем туда.
Нидинту взглянула на него, как на безумца, и больше не заговаривала. За всю дорогу до окраин не проронила ни слова — лишь крепче цеплялась за руку, когда Лабарту ускорял шаг, испуганно замирала, когда Лабарту вдруг останавливался и прислушивался.
На главной площади по-прежнему шла торговля — хоть и не так оживленно было, и среди рядов мелькали чужеземные воины. Но чем дальше от храма уходил путь, тем пустынней становились улицы. Все чаще встречались закопченные стены с вывороченной, разрушенной кладкой, и Лабарту мимоходом заглядывал в проломы. Но в заброшенных дворах не было людей, лишь собаки рылись в кухонных отбросах — и с воем разбегались, почуяв экимму.
— Где-то здесь, — сказал Лабарту и остановился.
Нидинту не ответила. Выпустила его руку и прижала ладони к груди, словно пыталась успокоить сердце. Дыхание ее было сбивчивым и быстрым.
— Инанна-Атума! — позвал Лабарту и оглянулся.
Где-то вдалеке вновь завыла собака, протяжно, тоскливо. Ветер шевелил сорванную дверную занавесь. Нидинту заслонилась от солнца, переступила с ноги на ногу.
— Инанна-Атума! — снова крикнул Лабарту. Сияющие отблески, видимые лишь внутренним взором, притаились рядом. И один из них совсем близко, но как угадать, за какой стеной? — Азу!
Едва приметно прошуршали шаги, в проломе стены шевельнулась тень. Лабарту шагнул и навстречу ему выскользнула жрица Инанны.
— Азу?
Она кивнула и закрыла лицо руками, но и мгновения было достаточно, чтобы увидеть лихорадочный блеск в ее глазах, темные круги под ними, и пересохшие, потрескавшиеся губы.
Лабарту одним прыжком оказался рядом и схватил ее за плечи.
— Азу, что с тобой? Ты…
Не было нужды спрашивать. Движения ее стали угловатыми и резкими, она дрожала, будто от холода, но тело ее под одеждой пылало, как раскаленная печь.
Жажда. Самое сердце жажды — давно уже настала пора пить кровь, не один день прошел с тех пор…
— Он пришел с кутиями, — прошептала Инанна-Атума. Даже голос ее стал надтреснутым и хриплым. — Он сильнее меня…Запретил пить мне кровь в городе, но сказал, что вновь отдаст Лагаш… если я семь дней проживу тут… сопротивляясь жажде. Сегодня пятый день, я…
Лабарту развернулся и схватил Нидинту.
— Вот кровь, которую я привез из Аккаде, — сказал он. — Она не принадлежит Лагашу. Пей!
И толкнул рабыню вперед.
Та не успела даже вскрикнуть — Инанна-Атума поймала ее и вонзила клыки в горло.
Нидинту, скованная чарами, безвольно обвисла в ее руках. Запах крови наполнил воздух, заслонил гарь и привкус войны. Лабарту закрыл глаза, а когда открыл, жрица Инанны осторожно опустила на землю мертвое тело и выпрямилась.
Глаза ее снова стали ясными, движения — уверенными и сильными. Она поклонилась и сказала:
— Это сладкая кровь.
Лабарту опустил взгляд.