Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 54 из 123

Керген сжал мою руку, и я понял – он обещает открыто поддержать меня перед королем, даже если остальные советники будут против. Может быть, ему от меня что-то нужно – во дворце все держится на сложных переплетенных нитях, потянешь за одну и приходит в движение многое – а может быть, он просто поверил мне. Почувствовал как близка пропасть, мы на самом краю.

– Спасибо, – сказал я.

Я снова почувствовал, как устал: прозрачная красота Атанга, балкон, увитые плющом стены, ветер, доносящий звуки города, – все стало хрупким, готово было рассыпаться от неверного движения или слова.

– Но вот что меня тревожит, – проговорил Керген. – Ты привез с собой врага… Ты уверен, что это безопасно?

Лаэнар сейчас где-то внизу, на улицах города, опутанный моим волшебством. Я помнил, как он смотрел на меня, – так в штормовую ночь на море смотрят на мерцающий огонь маяка. Я и был теперь его путеводным огнем – ведь я уничтожил его жизнь и дал ему новую.

– Он не враг! – Я не успел обдумать ответ, слова вырвались сами. – Я стер все, что делало его врагом. Мы знаем, кто он. Нам не нужно гадать, кто перед нами. Каждый может оказаться врагом, и я, и вы, но про Лаэнара мы знаем все!

– Эли, прошу тебя…

Я знал, советник хочет, чтобы я успокоился.

Все мы помним, что враги скрыто живут среди нас. Но если говорить об этом и обвинять друг друга, жизнь станет невыносимой.

Я зажмурился на миг и пробормотал:

– Простите…

Керген примирительно улыбнулся и сказал:

– Я лишь имел в виду, что нам не все известно. Кто знает, как враги могут использовать этого мальчика против нас? Ты мог бы отвести его в Рощу, к волшебникам? Ты ведь не сможешь следить за ним все время.

– Я подумаю, – пообещал я.

– Пойдем, – сказал Керген. – Тебе надо отдохнуть.

Он говорил что-то, пока мы шли к дверям приемных покоев, но я едва ловил слова. Я думал лишь о том, что наконец-то доберусь до дома, засну, забуду обо все хотя бы на час, хотя бы на полчаса.

У выхода на лестницу Керген остановился, вновь улыбнулся мне и сказал:

– Ты так повзрослел, Эли. Так и должно быть.

И, не прощаясь, скрылся за дверью.

 

Браслеты звали меня в небо.

Едва я вышел на широкую лестницу, спускающуюся от дворца на площадь, – и песня полета зазвенела вокруг запястий и лодыжек, льдистыми искрами оцарапала кожу и проникла внутрь, слилась с биением сердца.

Моя душа словно раскололась. Силы покинули меня, я готов был опуститься на землю и заснуть прямо здесь, у дворцовой стены. Но песня полета владела мной, и сети сна расступились, не удержали меня.

Я не дал браслетам увлечь меня в небо, но каждый шаг стал легким, словно я спускался не по каменным ступеням, а по лестнице, сплетенной из ветров.

Но я знал, я не во сне, – явь вспыхивала острыми гранями, не давала забыть о себе.

Я никогда прежде не ходил здесь босиком. Только в Роще – там я знал каждую тропинку, скрип опавшей хвои, колючий песок, теплую землю поляны и холод ручья. Но на улицах все было иначе – даже бедняки не выходили из дома необутыми.

Я спускался по дворцовой лестнице и чувствовал солнечное тепло – оно касалось ступеней, но не проникало вглубь камня. С каждым шагом город становился все громче, его запахи и звуки накатывали на меня, как волны. Скрип колес и дробный перестук копыт, окрики и смех, дальние удары гонга.

Стража у подножия лестницы расступилась, пропуская меня. Я отсалютовал в ответ и зашагал дальше – по цветной брусчатке, то неровной, то скользкой – истоптанной бессчетными прохожими, иссеченной следами повозок.

Голубь вспорхнул у меня из-под ног, белые крылья сверкнули на солнце. Птицы курлыкали, толпились, клевали зерно, – его разбрасывала маленькая девочка. Она кружилась на месте, смеялась и подзывала голубей.

Белых голубей Атанга.

Я вернулся. Я действительно здесь.

Песня полета стала тише, затаилась в браслетах. И тише стал город, – площадь осталась позади, я углубился в лабиринт улиц.

Я приближался к дому, и усталость догоняла меня, окутывала темной пеленой. Я уже видел белую каменную лестницу – она изгибалась, прямо от мостовой поднималась на второй этаж, к тяжелой дубовой двери. Там, за этой дверью, мой дом.

– Эли!

Я обернулся.

Нима подбежала ко мне, запыхавшаяся и радостная. Солнце вспыхивало на ее волосах, дрожало в глубине карих глаз.

– Нима, – сказал я и сжал ее руки.

– Я не могла ждать, – проговорила Нима. Она улыбалась, но я слышал, как торопливо бьется пульс в ее запястьях, и знал – она сдерживает слезы или сдерживала их все эти дни. – Я знала, что ты вернулся… Я зашла к тебе, но дома пусто…