Страница 39 из 123
Рассветное небо смотрело на меня сквозь решетку окна. Я знал, что мои силы на исходе, но не мог остановиться.
Я пел.
Я ничего не мог сделать сейчас, только петь.
Воздух все еще был полон запахом гари, песня не могла отгородить меня, она сделала мир ярче, – и мне казалось, что горячий пепел падает на мою кожу, прожигает до кости, стрелами огня и боли вонзается в сердце. С каждым мгновением мое дыхание слабело, но песня звучала, не прерываясь.
Форт встретил нас запахом пожара и вкусом пепла. Лодка опустилась, коснулась двора крепости, и на миг мне показалось – я во сне или на погребальном пепелище. Три факела мерцали, как догорающие угли, голоса доносились еле слышно, словно из другого мира.
Но свет стал яснее, голоса различимей, и я увидел двор, крепостные стены, караулки и башни, – покрытые слоем сажи, словно здесь прошла волна огня, уничтожающая все на своем пути.
Аник стояла на ступенях, ведущих к центральной башне. Несколько ополченцев теснились рядом, – все они были в копоти, и пламя факелов билось на дымном ветру.
«Твоя вина», – сказала мне Аник. Я еще не понял, о чем она говорит, но услышал, как кричу в ответ, – нет, нет, песня смерти убивает только врагов, уничтожает только жизни, моей вины нет.
Мы все кричали друг на друга: я кричал на Аник, она – на меня и Тина, кто-то пытался успокоить нас, пытался объяснить. В конце концов, я понял.
Песня смерти убила не всех врагов. Мы улетели на помощь Тину, но к Форту пришли другие враги, ударили с воздуха. Все, кто выжили, – из ополчения и из гарнизона, – стояли перед нами, и коменданта среди них не было.
Я понял тогда, что Аник обвиняет меня, чтобы не плакать.
«Мы не знаем, погибли ли они! – кричала Аник. – Многие как будто исчезли! Может быть, их похитили! Может быть…»
Тин обнял ее, и она замолкла.
Я был словно во власти синего дыма, песня теснилась во мне, рвалась наружу, – я должен был уйти отсюда, как можно скорее, как можно выше, подальше от вкуса гари, от дымного ветра. Я забрал обломки крыльев Тина, поднялся в башню, нашел незапертую комнату, – нетронутая пожаром, она парила над опаленным Фортом. Но запах гари был и здесь, пепел был здесь.
Горячий пепел был в моих руках, огнем и болью впивался в кровь, и я пел.
Даже в воспоминаниях я не мог сейчас вернуться к учителю, не мог вернуться в Рощу. Не мог зачерпнуть силу из неба, не мог дотянуться до земли. Только один источник был здесь, сиял в самом сердце моей жизни, в глубине моей песни.
Я пел, отдавал свое дыхание и силу, моя песня изменялась на выдохе, меняла то, к чему прикасалась, лишала огонь дыма, превращала боль в вышину, делала туман прозрачным, обращала угли в ослепительный свет. Белый и ясный, он горел все ярче, поднимал меня все выше, моя песня кровоточила. Страдание становилось восторгом, и этот восторг был нестерпимым, – и моя душа не выдержала, швырнула меня в темноту, в глубину забытья.
Я падал и слышал песню.
Я на крыше. Подо мной Атанг, надо мной небо, но мир изменчив. Я поднимаю голову и вижу солнце, раскаленное и белое. Я смотрю на него, и Атанг подо мной тает, превращается в черные скалы, расщелины и горные тропы. Я опускаю взгляд и снова вижу мозаику светлых крыш, – но небо темнеет, тучи мчатся, обгоняя друг друга, ветер все сильней.
Ветер касается моих рук, говорит со мной.
Я во сне.
На краю крыши стоит мальчик, – он изменчив, как и все вокруг. Ветер треплет его одежду, ерошит волосы, – они то темные, то светлые, то сумеречные как у меня.
«Смотри, смотри», – шепчет ветер. Его голос сейчас еле слышен.
Мальчик держит в раскрытых ладонях амулет. Причудливо выточенный черный камень, похожий на переплетение ветвей, – даже не подходя близко, я чувствую тысячи песен, тысячи жизней. Они заключены в этом камне, как внутри гор.
Я хочу спросить у ветра: что это значит? Он враг?
Но не могу говорить вслух, мы не одни.
Мальчик оборачивается ко мне. Его внешность не меняется больше, и я узнаю его.
Это ученик Оры. Уже лет десять прошло, с тех пор как он исчез из Рощи, – но он такой, каким я его помню, не стал старше ни на день.
Я спрашиваю:
«Ты умер? Ора сказала, ты уехал, но ты не вернулся.»
Он качает головой и делает шаг.
Крыша становится горной вершиной, улица пропастью, он летит вниз, раскинув руки, белая искра в черноте. И в тот же миг ветер толкает меня, я взлетаю.
Безоблачное небо и раскаленное солнце мчатся мне навстречу, мир полон звуком. Звенит моя песня и новое волшебство рожденное ею, и ветер подхватывает их, ветер поет вместе с ними. Весь мир поет за меня.