Страница 20 из 21
Гипнотизировал, манил... Сладкий, сладкий кен. Близко, в нескольких метрах. Я мгновенно опьянела и неосознанно попыталась шагнуть в сторону ясновидца.
– Вот и я о том же, – прервал мои мечты Дэн и крепче прижал к себе. – Так он это и делает.
– Делает что? – Я облизнула губы, с сожалением наблюдая, как Гектор – сладкий, недостижимый Гектор – садится в машину, а второй, безымянный ясновидец закрывает за ним дверцу. «БМВ» тронулась, и Дэн меня отпустил.
– Приманивает хищных. Они пьют его, и он влияет на их будущее. Через кен.
– В смысле, влияет? – Я тряхнула головой, пытаясь избавиться от остатков наваждения.
– В смысле творит его. Представит, например, что на тебя стена кирпичная падает – тебя обязательно пришибет чем-то.
– Ого! Жестко.
– Барт говорит, дочь Гектора выпили много лет назад. И он все ищет – в каждом убитом хищном видит того самого.
– Грустно, – вздохнула я. – Но как он восстанавливается? И откуда у него такой дар?
– Способность восстанавливаться – врожденная. А еще Гектор умный. Много где бывал, многому учился. Есть в мире еще несколько таких, Полина. Барт настоятельно рекомендует держаться от них подальше. Ну, и защиту он на тебя от таких поставит. Чтобы не тянуло выпить.
– Как тебя?
– Я бы не выдержал – точно сорвался бы, – кивнул Дэн. – Барт вовремя оказался рядом. И главное – доказать-то ничего нельзя. Хищный умирает не от разрушительного кена. Вернее, от него, но действие не отследишь. Обычные смерти – несчастные случаи, человеческие убийства, поножовщина, болезни.
– Поэтому никто не в курсе, – догадалась я. – О таких, как Гектор.
Дэн кивнул.
– И ты не трепись. Если он или подобные ему прознают, кто сливает информацию, все твое племя уничтожат. И все знакомые племена.
Когда мы вернулись, у сольвейгов уже был день. Племя Барта погрузилось в будничную работу, ежедневную и монотонную. Вдали от проблем внешнего мира, от странных ясновидцев с аномальными способностями убивать хищных. Вдали от воспоминаний, царапнувших душу в цивилизации.
Хорошо было понимать, что от опасностей отделяют сотни километров и несколько слоев защиты.
Я поела и взялась помогать Люсии — мы собирали хворост для костра и слушали лес. Лес дышал тихо, едва уловимо, его дыхание заглушалось шорохом ветвей и хрустом веток под ногами. По верхушкам елок сновали белки — их было много, и я залюбовалась красивым, грациозным танцем рыжих хвостов. Никогда в жизни я не видела столько белок, как за последние недели жизни. Никогда не слышала столько тишины.
Вечером вернулся Барт и расспрашивал меня о наших с Дэном приключениях. Одобрительно кивал и много интересовался жизнью Егора. Похоже, ему действительно был небезразличен мальчик. Когда я дошла в рассказе до Гектора, Барт нахмурился.
– Попомни мои слова, принесет он нам бед. Если только... – И замолчал.
– Если что?
– Нужно проверить кое-какую теорию. Но пока рано загадывать. Я поставлю на тебя защиту от влечения, а лучше сделаю амулет — он бессрочный.
– Спасибо.
– Ты уже решила, что будешь делать?
Я покачала головой.
– Знаю, что нужно вернуться, но вот куда? Да и точки ставить совсем не умею.
– Хочешь поставить точки?
– А разве не этим должны заканчиваться грустные истории?
Барт пошевелил длинной палкой угли в костре. Где-то далеко жалобно вскрикнул филин.
– Для тебя все только начинается, Полина, – загадочно ответил вождь сольвейгов.
А ночью мне приснился дом. Вернее, не сам дом, а Липецк. То ли я уже вернулась, то ли не уезжала. Во сне не было воспоминаний о Кире. Сон был темный, жуткий и чем-то смахивал на фильм ужасов.
Я иду по темному коридору штаба охотников. Шаги гулко отдаются эхом в пустом здании, помещение освещено лишь льющимся из окна светом уличных фонарей.
Я знаю, куда идти. Даже понимаю, что там увижу. Это заставляет спешить, и я перехожу на бег. Бегу, не глядя под ноги, спотыкаясь и путаясь в длинной юбке.
Дверь в зал заседаний распахнута настежь. Свет выключен, но на трибуне, что в прошлый раз неприятно холодила ладони, горят свечи. Их пламя танцует, колышется, то удлиняется, то приседает, рождая в мозгу ассоциации со Средневековьем...
Но нет, не только свечи всему виной — в нескольких метрах от трибуны, привязанный за руки к перекладине, висит человек. Покрытый ушибами и порезами, ослабленный и, кажется, без сознания. Голова опущена, вены на руках вздуты, мышцы напряжены из-за натяжения веревок.
Рядом стоит охотник. Я помню его — именно от него мы с Мирославом убежали в Венген. На его лице — удовлетворение и злорадство, а в руках... О боги, это чертовы щипцы или что-то типа того!