Страница 15 из 21
Почему именно здесь — где связь с тем миром истончилась, рискуя порваться навсегда — мне так не хочется его отпускать?
Дэн поставил тарелку на снег и поднялся на ноги, отвлекая меня от меланхоличных размышлений. Лицо его стало серьезным, сосредоточенным, а в голосе явно читалось тепло, когда он сказал:
– Барт вернулся.
Я повернула голову — на поляне, с той стороны, откуда появились мы, из-за елок вышла компания из пяти мужчин. Они были одеты в фуфайки, а за спинами на кожаных ремнях у них висели охотничьи ружья.
Впереди странной делегации стоял раскрасневшийся Барт в черной вязаной шапке набекрень. Он улыбнулся и бросил на снег холщовый мешок.
– Думал, вы будете позже. – Посмотрел на меня ласково и добавил: – Добро пожаловать домой, Полина.
В мешке оказались зайцы. Мертвые, серые, со склоненной набок головой и испачканной в крови шкуркой. Я поморщилась, когда Юлий доставал их и передавал Люсии. Барт же, не обращая внимания на мое замешательство, подошел и обнял за плечи.
– Освоилась?
– Немного. Тут все так... естественно.
– И неудобно, – кивнул он. – Особенно для привыкших к благам цивилизации.
– Ты поэтому говорил, что мне не суждено здесь жить?
– Поэтому тоже. Но не только. Идем, нам нужно о многом поговорить.
Барт увлек меня к самой большой, темно-синей палатке недалеко от костра. Скорее это была даже не палатка, а шатер — высокий, просторный и на удивление теплый внутри. Тепло давал современный керосиновый обогреватель, похожий на тот, рекламу которого я видела недавно по телеку в какой-то передаче для туристов.
– Условия жизни у нас не сахар, но мы привыкли, – сказал вождь сольвейгов, снимая коричневые вязаные перчатки и бросая их на «кровать». – Есть хочешь?
Я помотала головой.
– Меня покормили.
Осмотрелась. Две раскладушки, накрытые пуховыми одеялами, раскладной столик между ними, на котором стояла тарелка с печеньем и две чашки. В одной — недопитый чай «Липтон». Современненько...
– Мы уже месяц в Сибири. – Барт снял шапку, фуфайку и аккуратно положил их рядом с перчатками. Сам присел и указал мне на вторую раскладушку. Я послушно опустилась на нее. – Как ты, наверное, уже поняла, сольвейги кочуют.
– Из-за Альрика?
– Из-за него тоже. – Он поморщился. – Кому охота попасться в руки к сумасшедшему древнему экспериментатору? Слыхал я о его опытах...
– Да уж, – пробормотала я.
В шатре я быстро согрелась, поэтому тоже сняла куртку и сложила на коленях.
– То, что произошло с тобой, ужасно. Надеюсь, что смогу помочь, облегчить боль. Мы умеем это — помогать друг другу. Лечим души.
– Здесь спокойно, ты не врал, – призналась я. – Но я не дома.
– Дом — это не место, Полина. Дом всегда там, где душа, как бы пафосно это ни звучало.
– Я не смогу жить с атли, – сердито сказала я. – Ты можешь оправдывать Влада сколько влезет, но я не считаю его поступок правильным. Нельзя ломать людей. Калечить. Ради чего? Ради выживания?
– Некоторые люди формируют нас вовсе не для себя. Это стоит принять. История с драугром многому научит тебя. Опыт — большая ценность, и нужно быть за него благодарным.
– Возможно, это мудро — благодарить за боль, изменившую тебя. Но тогда выходит, что я не мудра.
– Я не тот, кто будет учить тебя прощать, – улыбнулся Барт, откидывая назад прилипшую ко лбу темную прядь. Его волосы растрепались и волнами обрамляли лицо, делая вождя сольвейгов похожим на Торина Дубощита. – Но у меня есть, чему тебя научить. Например, использовать свои способности, не теряя так много кена. Общаться с ясновидцами без дикого желания выпить их. Связываться со мной и Люсией, когда нужна будет помощь. Если вдруг решишь остаться во внешнем мире.
– Ценные умения, – согласилась я. – Но зачем помогать, если я уйду?
– Не все в этом мире продается и покупается, – напутственно изрек Барт. – Все вы дороги мне, каждого из вас я чувствую, но к тебе... – Он вздохнул и прикрыл глаза, словно то, что он скажет, будет роковым для нас обоих. – К тебе у меня особое чувство. Твоя судьба не будет простой – так сказано в книге. Но посмотри, сколько ты прошла, сколько пережила, и вот сидишь тут, говоришь со мной и ощущаешь себя нормальной. Ты выжила. Не сломалась. Полюби себя, Полина. Полюби себя сильную — ту, которой являешься. И увидишь, как все изменится.
– Попробую... – хрипло прошептала я, только теперь осознавая, что плачу.
Не знаю, отчего были те слезы. Может, оттого, что Барт пожалел меня, не жалея. Понял. Принял. Может, оттого, что не давил. А может, он сказал мне то, во что я уже, по сути, не верила — что я смогу пережить эту тупую, ноющую боль, которая превратила внутренности в кашу, отзывалась на каждый шаг, каждое движение. Боль, которую я старалась затереть физическими упражнениями, успокоительными отварами, разговорами ни о чем, но которая неизменно возвращалась в одиночестве. Особенно по ночам, когда не оставалось сил шевелиться, думать, отвлекаться. Тогда эта боль вливалась в душу мутным, едким потоком, медленно разъедая ее, сжигая по крупице.