Страница 6 из 15
- Волконский, вы собираетесь выпороть дворянина, получившего орден и чин из рук государя? – раздался холодный голос.
Снова тишина пала на гостиную. Зажмурившийся от ужаса Митя приоткрыл один глаз…
Средних лет господин в мундире артиллерийского генерала стоял у дверей в гостиную. Высокого роста, очень худой, даже костлявый, гладко выбритый, несмотря на пришедшую с новым императором моду на бороды, с резкими, точно рубленными чертами лица, он одинаково насмешливо глядел что на свитских, что на самих великих князей. И те одинаково смущенно мялись под взглядом холодных и неподвижных, как у мертвой рыбины, темных глаз. Хватка артиллериста на Митином вороте медленно разжалась.
- Николай Михайлович… Вы совершенно уверены, что вашему младшему брату следует здесь находиться?
- Никак нет, ваше превосходительство, господин наставник. – едва ли не шепотом отозвался старший из царственных кузенов.
- В следующий раз, когда не будете в чем-то уверены – не делайте этого. – мягко сказал генерал и от этой мягкости великий князь нервно сглотнул. – Прошу вас отвезти Сандро во дворец и вернуться в училище. Мы с вами после побеседуем.
- Так точно! – отчеканил великий князь.
- Вас же, князь, прошу запомнить: государю лучше известно, кого карать, а кого награждать, и в ваших советах Его Величество не нуждается. Заодно уж уясните разницу между полицейскими и жандармским корпусом – стыдно кровному князю не знать устройства империи. Что касаемо остальных господ свитских: прошу каждого вернуться к месту службы и передать вашим старшим начальникам мое крайнее неудовольствие вашим поведением. И более никогда в клуб не возвращаться! – по-прежнему мягко закончил он, но это-то и было самое страшное.
Свитские вскинулись все, дружно – и тут же принялись один за другим опускать головы под пронзительным взглядом темных глаз генерала.
- А вы, юноша… - он многозначительно поглядел на Митю. – Следуйте за мной.
Глава 3. Беседа на ковре, о материях высоких и опасных
Понуро, как груженый осел, Митя проследовал. Они миновали гостиные, и оказались в самой святая святых – курительных и кабинетах. Еще недавно он был бы восхитительно, невозможно счастлив… Но не сейчас.
- Не беспокоить. – отрывисто бросил генерал, подталкивая Митю внутрь. Дверь захлопнулась. Митя остался стоять посреди кабинета. Охватившее его оцепенение не позволяло даже оглядеться. Генерал досадливо поморщился, и плеснул из графина воды в стакан.
- На, выпей! Сейчас тебе это необходимо.
Стакан выскользнул у Мити из пальцев, но не разбился, утонув в густом ворсе ковра.
«Жаль, что не разбился» - почему-то подумал Митя. – «Жаль, что мы оба… уцелели».
- Я уж не спрашиваю, как ты здесь очутился, Дмитрий. – устало произнес генерал. – Но почему придворные шаркуны оскорбляют твоего отца – а ты молчишь?
- Но ведь они правы, дядя! Правы! – закрывая лицо руками, простонал Митя.
Сейчас он понимал истеричных барышень – очень хотелось растоптать каблуками валяющийся на ковре стакан. А лучше – кого-нибудь ударить. Наверное, от невозможности сделать все это барышни и рыдают. Ему и рыдать нельзя, дядя не одобрит.
- Правы? В чем? – тихо спросил дядя. – В том, что царствующую фамилию позорит не мальчишка, сперва растративший все свое содержание – великокняжеское содержание! – на… Предки, на безделушки! Потом, прикрываясь именем отца, влезший в долги, и наконец, полностью позабыв и происхождение, и долг, решившийся на кражу. А позорит царскую Семью твой отец, который вывел его на чистую воду?
- Может, Николай Константинович вовсе не считал, что крадет те изумруды? Великая княгиня же его мать, и что такого… – запальчиво возразил Митя. Эту версию он слышал в свете, от которого тщательно скрывался позор Семьи, а значит, знали о нем все, включая дворников и поломоек. Собственно, они-то как раз все узнавали первыми.
- Что такого – выломать изумруды из оклада иконы. – насмешливо прервал дядя.
Ответить Мите было нечего – это уж и правда со стороны великого князя было несколько… mauvaiston[7]. Так не принято в обществе. Хотя он же великий князь, быть может, полагал, что все «принято-не принято» его не касаются.
- Что дурного – промолчать, когда подозрение пало на прислугу, и во дворец его отца вызвали полицию. И вновь промолчать, когда обвинять стали адъютанта.
Митя покосился на дядю: он великого князя как раз понимал. Кто остальные обвиняемые, а кто – князь? А вот отец понять не пожелал. И полез копать, куда вовсе и не следовало.
- Отец присягу давал защищать царствующую фамилию, а сам…
Все простое происхождение виновато: хоть отец и стал потомственным дворянином, а что это означает, так и не понял. Гордость за предков… тут гордится особо некем, не дедом же городовым, право-слово… И ответственность за потомков! А он своему единственному потомку жизнь сломал!
- Твой отец присягал защищать державу и государя, их он и защитил! – отрезал дядя и явно сдерживая ярость, глубоко вздохнул, и заговорил размеренным, даже проникновенным тоном. – Ты и впрямь считаешь, что следующий чин и подаренное имение – выражение государева неудовольствия? Поверь мне, государь весьма доволен… позором своего кузена. Теперь никто не посмеет возразить, когда он снимет со всех постов его отца.
- А? – переспросил Митя, совершенно по-плебейски приоткрыв рот. Только что мир был прост и понятен: позор члена августейшей фамилии ложится на всю Семью. То, что у государя могли быть иные соображения, казалось ему непостижимым.
- Бе. – буркнул в ответ дядя. – Бараны вы, молодые – рога выставили, кровь мозги туманит… соображать не желаете. Да ты сел бы! Поговорим… раз уж намеков не понимаешь. Константин Николаевич, батюшка нашего августейшего воришки и брат покойного императора, генерал-адмирал нашего флота, а также почетный покровитель и этого клуба… - он широким жестом обмахнул кабинет. - …и твоего Речного, как ты знаешь… Должен знать, учителя у тебя неплохие… является еще и одним из творцов реформ покойного императора Александра Николаевича. Включая освобождение крестьян из власти помещиков и иные прочие… – дядя на миг замолчал – как замолкали все, вспоминая страшную гибель государя. Убийства императоров случались: Петра III, например, или Павла. Но то были чинные убийства, совершенные лучшими людьми империи ради блага державы. Совершались они тоже чинно, кулуарно даже, не вынося разброд в Великой Семье на суд публики: всегда была возможность сказать, что император умер от удара, не уточняя, что то был вовсе не апоплексический удар, а удар табакеркой в висок. Но император, убитый своими подданными – не укладывалось в голове! Чтоб на Кровного Внука Даждьбожьего вели охоту, то стреляя, то подкладывая бомбы в Зимний дворец, и наконец, разорвали взрывом в клочья на глазах у толпы… да кто они вообще такие, чтоб себе подобное позволять?
- Государь наш нынешний, Александр Александрович из рода Даждьбожичей, как по государственным, так и… - дядюшка досадливо пригладил тонкий ус. - …скажем откровенно, личным разногласиям с покойным батюшкой, реформы не жалует, и желал бы если не вовсе обратить их вспять, что уже невозможно, то хотя бы ослабить.
- Но… это же хорошо? – несмело спросил Митя. – Все говорят, что реформы ограбили лучших людей, отняли естественные права дворянства и подорвали опору трона.
- Это каких лучших: тех, что получили компенсацию за своих людей и земли, и растратили на гулянки? Оказалось, что подпирать трон они никак не способны без крепостного дядьки, что подает морс, и выпоротого для вящего вразумления казачка, чешущего пятки? Ну и без крестьян, работающих от зари до зари, не получая за то и полушки, ибо все они – лишь собственность своего господина? – дядя уставился на племянника насмешливым взглядом. – Ты еще вспомни, что говорят эти самые лучшие люди про безродных parvenu[8], что лезут даже на государеву службу, тесня в чинах истинно благородных людей.
7
Дурной тон (фр.)
8
выскочка