Страница 12 из 16
– О-о… вот тут ты вряд ли дождешься. Говорю же – дура я в математике.
Женя курила на галерее.
– Ну что? Написала?
– Что-то написала, – задумчиво ответила Нилка.
– Все задания решила? Ну?!
– Все, все. Не уверена, что правильно. Но что смогла. Там такие все умные сидели.
– Азохенвэй умные! Такие умные – только срать не просятся! – презрительно пожала плечами Женя. – То шо раньше сдали – еще ничего не значит.
Прошло два дня. В гулком фойе техникума, в толпе гудящих и роящихся возле доски объявлений абитуриентов Нила трясущимся пальцем в четвертый раз вела по списку:
– Не может быть… не может… – Она всхлипнула и оглянулась – кто-то тронул ее за плечо. Сзади стоял Митя с улыбкой до ушей.
– Еще как может! Так что с тебя пирожок! С чем там? С капустой? С яблоком?
Нила беззвучно плакала:
– Какой кошмар… я же не смогу здесь учиться. Я чужое место украла…
– Да какое чужое, дурочка? Поступила – радуйся! Самый лучший техникум! Работа будет уважаемая.
– У кого? – Нила подняла глаза. – Я ноль в математике. Я ее не понимаю совсем. Я ее ненавижу! Про физику с химией вообще молчу…
Митя растерялся:
– Слышь, ты это… деваха, не реви… Ну я помогу тебе.
– Что, три года за меня решать будешь?!
Нила так спешила из техникума, что взмокла и раскраснелась. Задыхаясь, она выдохнула: – Поступила.
– Ха, – Женя хмыкнула и улыбнулась, не вынимая беломорину изо рта, – я сразу сказала: это наша, Беззубовская порода. У нас все бабы круче шахматистов! Ну кроме Аньки. Все толковые! И ты такая же! Я ни минуты не сомневалась!
Нила тяжело дышала и, еще больше краснея, прошептала:
– Мам, я не решила… я списала. Я все списала… у мальчика. Он рядом сидел…
– Ну, судя по твоей тетке Лиде, за счет мужика устроиться – это тоже семейный талант.
Женя приподняла дочь за подбородок:
– Хватит скулить. Вгрызайся в этот шанс. Косько поступила, и не важно как. Меньше языком молоти, особенно подругам. Пойди вон бабку свою бесноватую порадуй. Может, подарит чего.
– Ага. Пургена и снотворного, – огрызнулась Нила уже себе под нос. Но смиренно пошла по теплым доскам галереи на Гордеевскую сторону.
– Лёлечка, я в техникум поступила… зачем-то, – сообщила она, обнимая двумя руками Гордееву.
– Техникум – это хорошо.
– Нехорошо. Я там ничего не понимаю.
– Ишь ты! – хмыкнула Фердинандовна. – Начинай – втянешься, не переломишься. Или ты хо-чешь всю жизнь за мужем сидеть и детям сопли подтирать?
– Хочу, – улыбнулась Нила. – А что в детях плохого?
Фердинандовна, подслеповато прищурившись, посмотрела на Нилку и вздохнула:
– Да уж… ты точно не в мать, а в эту козу Фирку пошла. Ищи теперь себе мужа.
– А когда мы сможем оговорить, какова будет моя доля, уважаемый Алексей Дмитриевич? – Это голос Бори прорезал тишину дворика. Случилось это неожиданно даже для самого Вайнштейна – сказалась выпитая огромная рюмка и нервное напряжение последних часов… Спиртное сыграло злую шутку с Борисом. Тишина повисла такая тяжелая и тягостная, что ее можно было резать ножом… Затаили дыхание все, включая его самого, но он неожиданно смело, с вызовом, вопросительно посмотрел прямо в глаза старшому, а тот, прищурившись, долгим немигающим взглядом буровил его.
– Ну ты сначала покажи, насколь ты нам полезен, тогда и за долю поговорим, а теперь все за стол, хватит на сегодня, пора и честь знать, – тоном, не терпящим возражений, пресек все возможные вопросы Митрич.
«Лады, продолжим торжище за столом, я с тебя, старшой, живого не слезу. Даже по самым скромным подсчетам, я тебе массу сырца на 70 % уменьшил, морфий такой чистоты еще поискать надо, у татарвы из половины выпарить за счастье считали, а тут такой выход, и мне дулю вместо доли… не на того напал, казачок», – думал Борька.
Он рискнул еще раз поднять эту тему за столом потом, после разгульной гулянки второго дня. Да Митрич все время уходил от разговора или напоминал, что за столом о делах говорить не по правилам, что ничего не понимает по причине большого количества выпитого, или песни затягивал свои тягучие и непонятные, а то вдруг предлагал всем позабавиться, но Вайнштейн категорически отказывался, ссылаясь на отсутствие должного умения, да и забавы казачков ему были чужды.
Вольтижировка, состязание в сабельном поединке, рубке и метании ножей и уж тем более – в кулачных поединках или борьбе его совершенно не прельщали, а вот казачки, напротив, распалялись с каждой чаркой, и их поначалу безобидное состязание подчас переходило в смертельный поединок, вот тут всегда в дело вмешивался казачий триумвират «Митрич и братья», и снова наступала тишина на поле битвы.
А на следующий день после гулянки всех подхватила и закрутила общая рабочая карусель. Митрич с братьями решили, что участок Бориса переходит на круглосуточный режим, и уже вечером Вайнштейн чуть не пинками гонял узбеков-истопников, которые начали уставать и жалобно на что-то жаловались ему. Потом пришла очередь пинать фильтровщиков концентрата, потом снова истопники и мешальщики, и снова фильтровщики… Потом случилось то, чего и надо было ожидать – ночная смена напортачила, узбеки от усталости упустили ткань фильтра, концентрат пролился малой частью в таз, а большая часть, конечно, оказалась на земле, Игнат, дядька Митрича, что подменил на ночь Борьку, недолго думая, в сердцах отметелил нагайкой бедных узбеков, не считая ударов и не сдерживая силы, в результате тех в плачевном состоянии отволокли к шаманке в ее глинобитный домишко в дальнем углу усадьбы и срочно послали подручного мальчишку, чтоб разбудили Борьку.
– Иди, урус, Гнат тебя хочет, – коверкая слова на свой лад, непрестанно повторял мелкий пацан.
Вайнштейн ожидал всего, чего угодно, кроме того, что увидел в выпарочном углу – концентрат в двух казанах начал подгорать, потому что узбеки в страхе разбежались кто куда, спасаясь от гнева Игната. Тот метался по выгородке из угла в угол и матерился в бешенстве, размахивая нагайкой, а когда увидел Бориса, стал орать:
– Смотри, что твои натворили, головой ответишь, поганец!!! – и, резко развернувшись, засунув нагайку за пояс, направился к дому.
– А ну стой! – вдруг загремел железом в голосе Вайнштейн. – Назад, и помогай быстро, пока концентрат не спекся!
– Ты с кем это разговариваешь, поганец, вот я тя сейчас поперек рожи-то перекрещу пару раз, запоешь у меня по-другому!!! – рванул нагайку из-за пояса Игнат.
– Быстро зови хозяина, Митрича! – отрывисто бросил посыльному мальчонке Борис. Тот исчез в секунду, а Борис, повернувшись к печам, крикнул через плечо опешившему от всего происходящего Игнату:
– Скорее хватай с той стороны казаны и на землю аккуратно, теперь воду сверху доливай, только помалу, не плюхай, может, и спасем концентрат!
Митрич появился как раз, когда в казаны залили по ведру воды.
– Ну что тут у вас за беда, где узбеки???
– Говори! – Вайнштейн отрывисто не то предложил, не то скомандовал Игнату.
– Но-но… – начал было тот.
– Говори! – тяжело уронил Митрич, окидывая взглядом раскаленные печи, казаны на земле, грязную, в земле и крови ткань фильтра… Картину дополняли опрокинутый таз, разлитый концентрат, следы волочения на земле с еще не окончательно запекшейся кровью…
– А чего это я должен отчитываться? – опять взвился Игнат.
– Ну!!! – угрожающе протянул Митрич. – Долго я еще должен тебя уговаривать?!
– Не запряг еще, нукать мне будешь тут, – пытался отбиваться Игнат. – Что ты мне сделаешь, что??? Пристрелишь, как Ваську, снова свалив все на узбеков? Думаешь, я не понял, почему у него полбашки не оказалось? Боялся, что мы пулю твою достанем, вот и размолотил ее камнем, а нам сказал, что лошадь понесла, а он за стремя зацепился!..
– Надо будет для дела, запрягу, и побежишь как миленький, а я еще и оглоблей погонять буду, – очень твердо ответил Митрич. – А что до Васьки касаемо… – Он помолчал немного. – Я знаю, что ты к шаманке ходил, просил рассказать, что да как, знаю, что она тебе ответила, но смотрю, ты все не угомонишься никак. На мое место метишь, верховать хочешь? Ну что ж, верхуй, если семья мне недоверие выскажет. Соберем малый круг после уборочной и погутарим. А насчет пристрелить тебя – нет в том нужды, я тебя на кулачный бой вызову, там и кончу, если Бог даст.