Страница 21 из 25
И я действительно знал ее! Это была Анхес, жена Исидора! Поняв это, я едва не упал на колени, истово благодаря богов. Но я стиснул кулаки и перетерпел, заставив себя дождаться, пока жрец не уйдет. И только тогда вышел из-за дерева и направился к египтянке.
Она вскрикнула и отпрянула, увидев чумазого изможденного невольника. И лишь когда я, простерев к Анхес мои перепачканные руки, обратился к ней с мольбой, она меня узнала.
– Ты здесь, экуеша, – и ты раб? Каким образом?..
Я же гадал, как она сама сюда попала. Мне было известно, что египтянки, особенно южанки, пользуются неслыханной для нас свободой и правами: даже замужние женщины Египта могут путешествовать одни, вести дела и владеть землей, писать завещания, выступать в суде… Возможно, Анхес совершила паломничество в священный город. Но я чувствовал, что не все так просто: и заподозрил, что с Исидором тоже случилась беда.
Я быстро рассказал Анхес о нашем несчастье. Она слушала меня, окаменев от изумления. Потом двое воинов заметили, что я беседую со свободной женщиной и госпожой: они бросились ко мне с угрозами. Но тут Анхес повелительно крикнула им не вмешиваться; и стражники ее послушались!
– Поторопись, экуеша, – сказала она мне, хмуря брови и теребя тонкими смуглыми пальцами свою прозрачную голубую накидку. – Ты просишь меня о помощи?
Анхес называла меня «человеком народа моря» – варваром: как надменная южанка. Я помнил, что она была сиротой, чью семью вырезали персы; и, вероятно, новые невзгоды еще больше ожесточили ее. Но она была очень добра, ведь не отказалась меня выслушать!
Я с трудом опустился на колени и прижал к губам край ее платья.
– Я молю тебя, госпожа… Ты наша единственная надежда!
Ее губы тронула горькая улыбка.
– Надежда… Я постараюсь что-нибудь сделать, но не ждите невозможного.
Она поправила свои коротко стриженные черные волосы и хотела уйти; но тут я, поднявшись, опять окликнул ее.
– Постой, госпожа Анхес! Исидор… с ним все хорошо?
– Он умер, – жестко ответила она; и усмехнулась. – Надеюсь, что это для него хорошо.
Анхес удалилась. А я, ошеломленный ее словами, поспешил вернуться к работе, пока меня не поколотили за мою ужасную дерзость.
Глава 13
Я долго ждал известия от Анхес. Я вначале делал зарубки на стене, потом потерял дням счет. Я не верил, что вдова моего египетского брата могла просто забыть обо мне и о своем обещании. Скорее всего, ей было нечем помочь! Возможно, она сама с трудом сводила концы с концами и утратила прежнее влияние; и мое первое впечатление было обманчивым!
Ночами, оставшись наедине с собой, я горевал об Исидоре и спрашивал себя, отчего он мог умереть: Анхес не успела мне сказать! Он был еще совсем молод, только тремя годами старше меня! Поразила его внезапная болезнь, от которой не нашлось средства у искусных врачей Та-Кемет, – или, возможно, он утонул, или был укушен змеей? Или погиб в одной из стычек с врагами? Мой брат-египтянин мечтал о спокойной, размеренной семейной жизни, подобной течению реки, – какую вели его отцы и деды. Но, увы, в наши дни нельзя найти спасение в заветах предков; и Исидору не удалось спрятаться за своими свитками от жестокости жизни.
Мы продолжали делать все ту же однообразную отупляющую работу. Потом вода в Ниле стала прибывать, черпать ее стало легче; но негры и ливийцы, наши новые товарищи, заговорили о том, что скоро нас отправят куда-нибудь на строительство – или на разборку древних зданий. Египтяне теперь часто берут камень в руинах величественных дворцов или храмов своих предшественников, вместо того, чтобы добывать новый. И для меня – для всех нас – это означало верную гибель… Насколько тяжелее было смириться с подобной мыслью, уже ощутив надежду на избавление!..
Как-то я спал на своей соломенной подстилке, и видел восхитительный сон, подобный миражу в пустыне: мне снилась Поликсена, и первые дни нашей любви, когда моя суженая отдалась мне и пленила меня. Мы с нею опять были на Крите: и, погрузившись в теплую воду, хохотали и плескались как дети… Потом я, должно быть, повернулся на бок, потому что статуэтка бычка, которую я по-прежнему прятал в набедренную повязку, больно впилась мне в бедро. От этого я вздрогнул и проснулся.
Лежа с открытыми глазами, я внезапно почуял в мирном дыхании ночи чье-то страдание: мне послышался мучительный стон… Я резко сел, протерев глаза; потом встал. Мой сосед по клетушке, рослый и сильный эфиоп Нехси, не пошевелился, лежа лицом к стене. Но тут я услышал новые стоны, отчетливее прежних, и какую-то возню.
Ужасная догадка пронзила меня! Я отчаянно окинул комнату взглядом в поисках хоть какого-нибудь оружия; ничего, конечно же, не нашел и выполз в коридор, разделявший мою комнату и комнату Артабаза. Он жил напротив, через три двери, с каким-то нубийцем; но от последнего ждать помощи было напрасно.
Луна еще не взошла, и мне удалось прокрасться незамеченным воинами. Я ворвался в комнату моего друга: и понял, что едва не опоздал!
Артабаз стоял на коленях, совершенно обнаженный: тот самый нубиец, его сосед, пригибал его голову к полу – лицом в соломенную подстилку, держа за волосы; и мой евнух мог издавать только заглушенное мычание. Рот ему заткнули собственной набедренной повязкой. А один из наших матросов заломил руки юноше за спину: так, что он не мог вырваться, не покалечившись. Другой матрос, ухмыляясь, распускал свой набедренник. Они все еще были дюжими мужчинами; и хотя Артабаз, без сомнения, сопротивлялся отчаянно, нападавшие втроем быстро с ним справились. А еще он боялся кричать – от стыда: уверенный, что ему никто ничем здесь не поможет!..
Все это я оценил за пару мгновений: а потом ни о чем больше не думал, бросившись на врагов. Мой отец, незабвенный спартанец, успел научить меня немногому – и я отчетливо помнил только, как правильно складывать кулак, чтобы не выбить себе пальцы при ударе. Но сейчас все выветрилось, осталась лишь неистовая ярость… Я с разворота ударил одного насильника в челюсть, услышав, как он заорал и как посыпались выбитые зубы; пнул другого моей отягощенной сандалией. Когда первый снова накинулся на меня, я дернул его к себе и ударил лбом в нос. Я дрался руками, ногами, головой… Казалось, сила моя удесятерилась! Артабаз, придя в себя, помог мне отбиваться. Но он драться не умел вовсе; и первый кариец ударом в ухо лишил его сознания, а второй изловчился пнуть меня по больному колену.
Они повалили нас на земляной пол. Первый противник начал душить меня, давя на горло локтем, и я наугад ткнул ему пальцами в глаза; но он успел отдернуть голову. Как тогда в детстве, когда на меня набросился Ксантий с дружками, я почувствовал, что погибаю…
И тут до меня донеслись топот подкованных сандалий и египетская брань.
– Что вы тут устроили, отродья Сетха, вонючие свиньи?!
В комнату ворвались двое солдат. Своими дубинками они расшвыряли наших противников; но в их глазах мы все были равны. И я, еще лежа на полу и не успев перевести дыхание, ощутил, как четверо охранников угрожающе нависли над нами всеми.
И вдруг я сообразил, как отвечать!.. Я взвился на ноги, забыв обо всех моих увечьях.
– Начальник! Вот они хотели надругаться над моим товарищем – эти трое! Покарайте их!..
Я ткнул пальцем в ошеломленного нубийца. Открыто сваливать вину на моих бывших попутчиков я не мог, даже теперь: хотя понимал, что отвечать за содеянное придется всем.
Я увидел, как на лицах египтян появилось крайнее отвращение. Я говорил ранее, что мужеложство среди них считается тяжким грехом; а уж на земле храма это непростительное святотатство… Воины наверняка догадывались, что лишенные женщин рабы иногда забавляются друг с другом; но тому, кого вот так застигли на месте преступления, пощады было ждать нечего.
А я продолжал, так же вдохновенно:
– Я большой человек на своей земле, вы можете получить за меня и моих людей богатый выкуп! Скажите о нас Исидору – смотрителю караванных путей в Коптосе…