Игра в саботаж

– Свидания вам запрещены, – следователь отвел глаза в сторону, – вы проходите по такой статье…

– По какой? Убийство, изнасилование? Я кого-то ограбил, убил? Может, задушил маленького ребенка? – Нун никогда не умел вовремя остановиться, не собирался и теперь. – Какая у меня статья? Умышленное убийство при отягощающих обстоятельствах?

– Хуже. Антисоветская деятельность, – резко ответил следователь, – вы и без меня это знаете. Скажите спасибо, что ваша сестра не находится в соседнем, женском отделении.

Это была уже прямая угроза, и Анатолий замолчал. Он понял: теперь следовало молчать, и так наговорил лишнего.

– Но я вас вызвал совсем по-другому поводу, – следователь сложил бумажки в папку и встал из-за стола. – Вот этот товарищ хочет задать вам несколько вопросов.

С этими словами он быстро вышел из кабинета. Анатолий уставился на мужчину в штатском.

– Да вы не волнуйтесь так, Анатолий Львович, – улыбнулся тот, – я хочу просто познакомиться с вами, по-дружески побеседовать.

– Кто вы? – Голос Нуна сел.

– Сотрудник госбезопасности. Моя фамилия Печерский. И я недавно видел вашу сестру. Хочу сообщить, что у нее все в полном порядке.

– Роза арестована? – Он подался вперед.

– Что вы, нет! Она на свободе. И вы тоже скоро будете. Если, конечно, поведете себя правильно.

– Правильно – это как? – Анатолий почувствовал подвох.

– Будете выполнять все мои указания.

– Хотите сделать из меня стукача? – мгновенно среагировал он.

– Зачем же так грубо? Просто хочу наладить с вами сотрудничество, чтобы вы рассказывали мне разные интересные вещи, которые с вами происходят.

– Нет, – Нун так занервничал, что даже подался вперед, – нет. Сделать из меня вашего сексота – ничего не получится.

– Зря вы так, – мужчина укоризненно покачал головой. – А я только хотел сообщить радостную новость, что могу хоть завтра освободить вас из тюрьмы. И даже помочь перебраться туда, куда вы так хотите добраться, то есть за границу.

– В обмен на что?

– В обмен на информацию. Вы будете знать очень много интересующей нас информации – в Израиле. Сможете помочь бывшей любимой родине.

– Нет, – Анатолий повернулся к окну, но оно было задернуто шторами, и ничего не было видно.

– Ну, как хотите. – Мужчина встал, демонстрируя отлично сшитый, дорогой костюм. – Тогда хочу вас предупредить: принято решение перевести вас в другую камеру. Вы больше не будете один.

– Так это же хорошо! – воскликнул Нун абсолютно искренне.

– Рано радуетесь. Вас переведут в камеру к уголовникам. Вы ведь еще не видели здесь уголовников, правда? Сразу скажу: у них есть своя собственная иерархия, и вы им не понравитесь.

Нун молчал. Теперь он понял все. Его пытались сломать другим образом. Липкая струя ледяного пота скатилась вдоль позвоночника. Было даже страшно представить, что его ждет…

– Хочу дать вам один совет, – кагэбист обернулся уже в дверях, – вы ведь писатель? Вы должны хорошо подбирать слова, так? Как вы думаете, с каким словом ассоциируется тюрьма? Что самое главное в тюрьме?

– Я не знаю, – Нун смело выдержал его взгляд, – это два разных вопроса. Я никогда об этом не думал.

– На самом деле слово одно. Молчание, – веско сказал кагэбист. – Тюрьма – это молчание. Запомните это, Анатолий Львович. Если хотите выжить.

На следующее утро, около 6 утра, еще даже не рассвело, в его камере появился конвойный.

– Нун, собирай манатки! – крикнул. – Да побыстрей. Тебя переводят.

У Анатолия почти не было вещей. Все они легко поместились в сетчатой авоське – то, что он успел собрать дома, во время ареста. Поэтому через десять минут он уже шагал по длинному коридору следом за конвойным, а сзади его сопровождал еще один, появившийся из ниоткуда, вооруженный конвоир, демонстративно держащий руку на кобуре и дышащий в затылок.

Нуна снова провели через двор, но в этот раз в сторону, противоположную от административного здания, к выходу. Он успел разглядеть кованые ворота и стоящий за ними микрофургон. Возле ворот ему сковали руки сзади наручниками.

– Такое правило, – даже как-то любезно сказал конвоир.

– Куда меня везут? – Анатолий не сильно рассчитывал на ответ, однако конвоир неожиданно ответил, возможно, потому что Нун вдруг пробудил в нем что-то человеческое:

– В тюрьму на Люстдорфскую дорогу.

Анатолий похолодел. Об этой тюрьме рассказывали настоящие ужасы – о невыносимых условиях содержания, о жестоких порядках… Да и близость кладбища играла на руку любителям распространять страшные слухи…

Пожалуй, это было самое мистическое место города – между кладбищем и тюрьмой, дорога ужасов… И вот теперь ему предстояло отправиться в этот ад, в самую страшную неизвестность, точно по этой дороге – между кладбищем и тюрьмой… Между смертью и жизнью…

Лестница была извилистой, стены – выщерблены, и пока Нуна вели наверх, он все время думал о тех, чьи ноги истерли эти шаткие ступеньки. Сколько уголовников ходило по этим узким проходам, сколько судеб навсегда оборвалось в этих ужасных стенах? И вот теперь он в самой страшной уголовной тюрьме – кошмар, который не мог привидеться и во сне, потому что не снились ему такие сны. Его сны всегда были счастливыми.

Наконец, где-то в районе третьего этажа, где совсем извилистый лестничный пролет оборвался, не сменяясь другим, его вывели в длинный коридор с рядами одинаковых металлических дверей. В каждой из них было окошечко, забранное густой железной решеткой. Остановились где-то посередине. Конвоир глухо скомандовал:

– Руки за спину, лицом к стене.

Про руки было излишне, так как едва заключенного привезли в тюрьму, руки ему опять сковали наручниками. Нун повернулся так, как ему приказали. Щелкнул замок двери. С него сняли наручники и втолкнули внутрь камеры.

Он остановился на пороге, не зная, как себя вести, присматриваясь к новой для него обстановке. Самым первым и самым ужасным, что поразило его здесь, был запах. На него мгновенно пахнýло каким-то смрадным гнильем, и эти гнилые миазмы моментально забили ему ноздри.

Анатолий был очень утонченным, чувствительным и брезгливым человеком. Сколько себя помнил, всегда остро реагировал на запах. Плохо пахнущую еду ни за что не стал бы есть. Но здесь казалось, что эта камера гниет изнутри. И он не знал, даже не мог определить, что смешалось в этом ужасающем запахе: вонючие носки, человеческие испражнения, пот, запах несвежей пищи, застоявшийся воздух никогда не проветриваемого помещения… Страшно было даже представить, что отныне вся его жизнь будет проходить в этом аду.

Потом в глаза бросились нары. Камера была достаточно узкой и тесной, поэтому нары были устроены в три этажа. И – люди. Со всех нар на него смотрели люди с внимательными волчьими глазами, как будто они ощетинились, словно им подали сигнал опасности… Эти глаза были здесь повсюду. На мгновение у него мелькнуло страшное видение – даже в стенах и потолке, везде – только глаза. Он не понимал, как себя вести. Поэтому молча застыл на пороге.

Только позже Анатолий узнал, почему в камере было так много глаз. Тюрьма была переполнена, и в камеру, рассчитанную на шесть человек, забивали человек тридцать. Страшная скученность, антисанитария – все это создавало чудовищные условия, выжить в которых было настоящим подвигом. И еще он узнал (потóм, потóм – все было потóм!), что в тот самый первый момент он повел себя исключительно правильно. В тюрьме не выносили паникеров и болтунов. Правильным поступком было молчать.

– Принимай новенького! – крикнул конвоир ему в спину, и дверь захлопнулась.

К Анатолию подошел какой-то невысокий лысый мужчина средних лет.

– Статья? – прищурившись, спросил он.

Анатолий ответил. Мужичок презрительно скривился. Ткнул рукой в левый угол камеры:

– Последние нары возле стены видишь? На третий этаж полезай, наверх.

Нун подошел к нарам. Третий этаж был очень высоко, почти под потолком. Он закинул наверх котомку с вещами. Сердце на мгновение кольнуло – как же он заберется туда? Он никогда не занимался спортом, да и по жизни был тучным. Как же теперь? Однако выхода не было. Он уже собирался карабкаться наверх, но какой-то парень вдруг схватил сверху его котомку, причем с самым нахальным видом. Не растерявшись, Анатолий вырвал свои вещи из его рук.