Страница 170 из 228
Для того чтобы решиться на прекращение этого бессмысленного наступления вопреки желанию представителя Ставки, я решил лично изучить непосредственно на местности обстановку... До рассвета мы залегли на исходном положении для атаки. Артиллерийская подготовка назначена 15-минутная, и с переносом огня на вторую траншею противника батальон должен был броситься в атаку... То, что мне пришлось видеть и испытать в ответ на наш огонь со стороны противника, забыть нельзя. Не прошло и 10 минут от начала нашей артподготовки, как ее открыл и противник. Его огонь велся по нам с трех направлений: справа из-за Нарева косоприцельный, слева из-за Вислы - тоже косоприцельный и в лоб - из крепости и фортов. Это был настоящий ураган, огонь вели орудия разных калибров, вплоть до тяжелых; крепостные, минометы обыкновенные и шестиствольные. Противник почему-то не пожалел снарядов и ответил нам таким огнем, как будто хотел показать, на что он еще способен. Какая тут атака! Тело нельзя было оторвать от земли, оно будто прилипло, и, конечно, мне лично пришлось убедиться в том, что до тех пор пока эта артиллерийская система противника не будет подавлена, не может быть и речи о ликвидации занимаемого противником плацдарма. А для подавления этой артиллерии у нас средств сейчас не было. Учтя все это, не ожидая конца нашей артподготовки, я приказал подать сигнал об отмене атаки, а по телефону передал командармам 47-й и 70-й о прекращении наступления...
На свой фронтовой КП я возвратился в состоянии сильного возбуждения и не мог понять упрямства Жукова. Что собственно он хотел этой своей нецелесообразной настойчивостью доказать? Ведь не будь его здесь у нас, я бы давно от этого наступления отказался, чем сохранил бы много людей от гибели и ранений и сэкономил бы средства для предстоящих решающих боев. Вот тут-то я еще раз окончательно убедился в ненужности этой инстанции - представителей Ставки - в таком виде, как они использовались... Мое возбужденное состояние бросилось в глаза члену Военного совета фронта генералу Булганину, который поинтересовался, что такое произошло, и, узнав о моем решении прекратить наступление, посоветовал мне доложить об этом Верховному Главнокомандующему, что я и сделал тут же.
Сталин меня выслушал. Заметно было, что, он обратил внимание на мое взволнованное состоянием попытался успокоить меня. Он попросил немного подождать, а потом сказал, что с предложением согласен, и приказал наступление прекратить, войскам фронта перейти к обороне и приступить к подготовке новой наступательной операции. Свои соображения об использовании войск фронта он предложил представить ему в Ставку. После этого разговора у меня словно гора свалилась с плеч. Мы все воспряли духом и приступили к подготовке директивы войскам".
Ни о каком совместном с Жуковым визите к Сталину, Константин Константинович ничего не пишет. Наоборот, все время подчеркивает, что Жуков был решительным противником прекращения наступления и ему, Рокоссовскому, пришлось при поддержке Булганина апеллировать к самому Верховному Главнокомандующему. Рокоссовский не указывает точно, когда именно было принято решение о прекращении наступления. Однако сразу после рассказа о разговоре со Сталиным переходит к описанию "ошеломляющего" немецкого контрудара на фронте 65-й армии, последовавшего 4 октября. Получается, что наступление 1-го Белорусского фронта было остановлено в начале октября.
Рокоссовский подробно рассказывает и об обстоятельствах своего перемещения на 2-й Белорусский фронт: "Только мы собрались в столовой поужинать, дежурный офицер доложил, что Ставка вызывает меня к ВЧ. У аппарата был Верховный Главнокомандующий. Он сказал, что я назначаюсь командующим войсками 2-го Белорусского фронта. Это было столь неожиданно, что я сгоряча тут же спросил:
- За что такая немилость, что меня с главного направления переводят на второстепенный участок?
Сталин ответил, что я ошибаюсь: тот участок, на который меня переводят, входит в общее западное направление, на котором будут действовать войска трех фронтов - 2-го Белорусского, 1-го Белорусского и 1-го Украинского; успех этой решительной операции будет зависеть от тесного взаимодействия этих фронтов, поэтому на подбор командующих Ставка обратила особое внимание.
Касаясь моего перевода, Сталин сказал, что на 1-й Белорусский фронт назначен Жуков.
- Как вы смотрите на эту кандидатуру?
Я ответил, что кандидатура вполне достойная, что, по-моему, Верховный Главнокомандующий выбирает себе заместителя из числа наиболее способных и достойных генералов, каким и является Жуков. Сталин сказал, что доволен таким ответом, и затем в теплом тоне сообщил, что на 2-й Белорусский фронт возлагается очень ответственная задача, фронт будет усилен дополнительными соединениями и средствами.
- Если не продвинетесь вы и Конев, то никуда не продвинется и Жуков, заключил Верховный Главнокомандующий... Этот разговор по ВЧ происходил примерно 12 ноября, а на другой день я выехал к месту нового назначения".
Здесь Константин Комстантинович абсолютно точен в датировке.
Все же Рокоссовский в мемуарах проявил гораздо больше благородства, чем Жуков. Он воздал должное Георгию Константиновичу как одному из "наиболее способных и достойных" полководцев. Жуков же не остановился перед тем, чтобы выставить Рокоссовского трусом, панически боявшимся Берии и не решавшегося в присутствии Лаврентия Павловича до конца отстаивать собственное мнение. Хотя, если разобраться, арестовали Рокоссовского при Ежове, а не при Берии. При Лаврентии Павловиче его, наоборот, выпустили, и испытывать страх перед тогдашним главой НКВД у командующего 1-м Белорусским фронтом не было оснований. И эпизод с Берией, и совместную, вместе с Рокоссовским, встречу со Сталиным и членами Политбюро Жуков придумал с начала и до конца. Георгий Константинович хотел убедить читателей, что именно он стал инициатором прекращения бессмысленного наступления.
Сталин в жуковской версии разговора с Рокоссовским дополнительно унижает Константина Константиновича, подчеркивая, что Жуков назначается на главное направление. Вряд ли в действительности Верховный был столь груб. Ему ведь надо было подсластить горькую пилюлю, утешить расстроенного Рокоссовского. Поэтому больше доверия вызывает рассказ самого Константина Константиновича, а не Жукова. Но и Рокоссовский в своих мемуарах небезгрешен. Он создает впечатление, что уже в первых числах октября добился прекращения бесполезных атак на своем фронте. Однако в действительности такое решение было принято значительно позже.