Страница 3 из 13
– Жениться, – твердо посоветовала она. – Женитьба сиротство прогоняет. И с питанием тогда наладится! – Она посмотрела на его лицо критически. Видимо, небритость и впалость щек вызвали у нее такой взгляд. – Если повезет с женой, то и страдания твои прекратятся…
– Молодой я еще, – подумав, сказал ей Самсон. – Рано мне.
– Чего рано? – не согласилась она. – Мне вон четырнадцать было, когда замуж вышла!
Допил Самсон чай, поднялся на ноги, прихватив с колен бутылку молока и пакет с маслом. Поблагодарил соседку.
– Если у меня кто на примете появится, я тебе скажу! – пообещала на прощанье вдова и закрыла за ним дверь.
Молоко и бутылка с маслом теперь стояли внутри окна, на одно стекло ближе к улице. Холодные кафельные печки просили дров. Но Самсону казалось, что в воздухе квартиры еще витает тепло прошлой топки. Перед сном он пол-охапки дровишек сжег в той печке, что и гостиную, и спальню грела. В отцовском кабинете, конечно, колючий холод стоял, но все равно не такой, какой бывал зимой в те дни, когда оставались они с отцом вообще без дров. Но как-то же перезимовали. А под конец зимы вдруг оказалось, что кто-то в их подвале огромное количество дров спрятал. Видимо, краденых. Спрятал и пропал. Так что теперь дом мог жить в тепле. Но солнце уже на весну повернуло. До настоящего природного тепла оставалось ждать недолго.
Когда посерело за окном и время сумерек приблизилось, надел Самсон свою гимназическую шинель и, опустив в ее карман расписку от портного с указанием его адреса на Немецкой улице, вышел из дому.
Люди по улице ходили осторожно и старались не смотреть по сторонам, будто боялись увидеть что-то неприятное. На ходу напомнила о себе перевязанная рана. Поправив бинт и перезавязав его наново, продолжил Самсон тот самый путь, который последним для отца оказался. На месте его гибели остановился, на канавку посмотрел, на край дороги. Вспомнил, как сюда с доктором приходил. Загудело в голове, словно кровь поднялась в мысли его. И стали его мысли тяжелыми, малоподвижными и с привкусом крови, и словно старались его этой малоподвижностью и тяжестью охватить. Поэтому ушел оттуда Самсон решительным шагом дальше, свернул на Немецкую и уже возле дома портного остановился перед вывеской «Портной Сивоконь. Костюмы. Визитки. Фраки».
В окне мастерской горел неяркий свет. Ярче он был в двух окнах на втором этаже особнячка. Самсон стукнул по двери громко и стал ждать.
Портной, которого Самсон только пару раз и видел в своей жизни, приоткрыл дверь и спросил, не поздоровавшись: – Что вам в неурочный час?
Самсон назвался, просунул расписку через дверь, которую цепочка шире, чем на кулак, не раскрывала.
Портной впустил Самсона, выслушал его, покивал сочувственно.
– Вы же помельче батеньки вашего будете, – сказал и вздохнул. – Я, конечно, могу его на вас перешить… Но сейчас как-то некстати. Руки дрожать стали. Обождать надо. Хотите, можете забрать! Или можете пока тут оставить, если боитесь по вечерней улице нести?
– Я заберу, – сказал Самсон.
Еще не было так уж темно и страшно, когда он назад шагал. Навстречу ему даже вышли две девушки, аккуратно во все темное одетые. И услышал он слишком четко, как одна другой прошептала: – Смотри, какой красивый брюнетик! Раненый, как герой!
Остановился он, проводил их взглядом. Снова бинт поправил, чтобы не сползал. Подумал еще, что в темноте такой никто и не увидит, что повязка его старая и грязная.
Бумажный пакет с костюмом, стянутый бечевкой, он под рукой нес и старался сильнее к телу прижимать, чтобы не обращал он на себя внимания прохожих.
Дома, не разворачивая, опустил пакет на дно левой половины шкафа, под отцовское пальто.
Свое гимназическое пальто поверх одеяла постелил и спать лег в теплой нижней рубахе и кальсонах. Лежал, ждал, когда тело согреется, но заснуть никак не мог. А тут еще стал ему чудиться шершавый звук, будто мышь что-то бумажное или картонное грызет. Он поднялся, зажег керосиновую лампу и во все углы своей комнаты заглянул, не обнаруживая при этом источника навязчивого шерудения. Но удивительным образом звук этот сопровождал его и во время поисков невидимой мыши. Хотя обычно мышки замолкали и исчезали, как только он начинал их искать. Остановившись, он понял, что все еще слышит этот шум. Но понятно уже ему стало, что не отсюда, не из его комнаты звук слышится. Вышел в коридор и услышал шерудение громче и отчетливее. И доносилось оно вроде как из отцовского кабинета, хоть тяжелая ореховая дверь должна была держать все звуки этой комнатки в тайне от тех, кто в ней не находится!
Зашел Самсон в кабинет. Еще громче назойливый звук услышал – со стороны письменного стола. Подошел, резко выдвинул верхний левый ящик и всё – пропал звук. Шмыгнула мышь вглубь и дальше куда-то. В свете керосиновой лампы увидел Самсон коробочку из-под пудры с прогрызенной в верхнем углу дыркой. В дырку эту можно было уже и палец просунуть.
Взял он коробочку в руку, крышечку с нее снял. Увидел свое ухо с запекшейся кровью по краю обреза. Ухо казалось живым, совсем не усохшим. Удивился Самсон, дотронулся пальцем до него. И словно одновременно почувствовал это касание и пальцем, и ухом. Потрогал тогда он свое левое ухо пальцем. И то же самое ощущение у него возникло.
Смущенный и сонный, Самсон закрыл коробочку, прошел с ней и с лампой на кухню, нашел круглую жестянку от французских леденцов, спрятал в нее коробочку с ухом и унес с собой в спальню. Ощутил, как желание сна побеждает в его теле холод.
Глава 4
Николай Николаевич Ватрухин, казалось, нисколько не удивился, увидев перед собой Самсона.
– Ну, давайте-ка посмотрим ваше ухо! Проходите! – пригласил он парня в кабинет, кивнув прислуге, выглядывавшей из-за спины визитера.
Сняв грязную повязку с его головы и брезгливо бросив ее в корзинку для мусора, он наклонился к оголенному ушному отверстию.
Самсон заметил, что в руках доктора появилась лупа на перламутровой ручке.
– Так-так-так, – закивал задумчиво Ватрухин. – Заживает как на студенте! – протянул он, словно сам удивился данному открытию. – Теперь уже можно без бинта. Я мазью обработаю, а там…
– А можно еще разок забинтовать? – попросил Самсон.
– Отчего ж нельзя, можно! Но ведь необязательно! Теперь надо, чтобы рана дышала!
– Да ведь сыро и холодно! – растерянно говорил Самсон. – Ну, и если по правде, боюсь я без уха по улице ходить. Это же на виду у всех!
– Ладно, ладно, – доктор махнул рукой. – Не подумайте, что мне бинта на вас жаль! Хоть теперь и не купишь! Старыми запасами живу! А слух как? Давайте-ка гляну, хоть и не специалист!
Перед тем как забинтовать наново голову, доктор двумя руками с силой ее оголенным ушным отверстием к окну повернул.
– Видимых повреждений нет. Слышите-то хорошо?
Самсон вздохнул:
– Иногда кажется, что слишком хорошо! Даже заснуть трудно!
– Ну это, братец, потому, что теперь у вас слух этим ушным отверстием всенаправленный, а не такой, как левым! Ухо-то нам дано не только для того, чтобы слышать, а прежде всего, чтобы прислушиваться! Направленный слух – он выделяет из шумов жизни то, что нам надо, а всенаправленный – засоряет внимание. Уразумели?
Самсон кивнул.
– В доме кто есть, кто может наново перевязать?
Парень отрицательно мотнул головой.
– Ну во всяком случае всегда можете к парикмахеру с бинтом прийти, они умеют! И я б советовал раз в два дня этот бинт стирать! Тогда на пару недель хватит!
– А можно вас о глазах спросить? – осмелился Самсон.
– Ну чего ж, спрашивайте!
– Мне некоторые предметы теперь краснее обычного видятся… Я вот и на свечу горящую в церкви смотрел. Знаю, что у нее огонь желтоватый, а вижу красный!
Снова в руках у доктора увеличительное стекло появилось.
– Давайте-ка в окно посмотрите!