Гоголь

2 января 1843 г. Д. Н. Свербеев писал Н. М. Языкову : "...Вчера на нашей пятнице Аксаков-отец прочел комедию Гоголя "Игроки" - разумеется, между нами не было ни одного игрока. Должно ожидать огромного успеха на театре, но дело не обойдется без великой брани". Премьера И. состоялась в Москве 5 февраля 1843 г., а в Петербурге - 26 апреля 1843 г.

Как отмечал А. А. Григорьев в статье "Гоголь и его последняя книга" (1847), в И. "нагло-пристойный тон Утешительного - эти разговоры негодяев и мерзавцев о том, что человек обязан всего себя посвятить обществу, - а эта ложь вообще, сетями которой опутаны вообще гоголевские лица, - ложь или бессознательная или сознательная, но всегда выражающаяся словами божьей правды; этот городничий с богомольною речью, этот Степан Иванович Утешительный с мыслью о посвящении себя на пользу общества... Страшные лица, страшные степени падения..."

ИОРДАН Федор Иванович (1800-1883), русский художник-гравер. По окончании Академии художеств был в 1829 г. командирован за границу. В 1834 г. И. поселился в Риме, где сделал гравюру картины Рафаэля "Преображение". Работа над этой гигантской гравюрой заняла 12 лет. Впоследствии И. стал профессором и ректором Петербургской академии художеств.

Гоголь познакомился с И. в Риме в 1838 г. И. вспоминал в своих "Записках": "В Рим приехал Гоголь. Люди, знавшие его и читавшие его сочинения, были вне себя от восторга и искали случая увидать его за обедом или за ужином, но его несообщительная натура и неразговорчивость помаленьку охладили этот восторг. Доброта Гоголя была беспримерна, особенно ко мне и к моему большому труду "Преображение". Он рекомендовал меня, где мог. Благодаря его огромному знакомству это служило мне поощрением и придавало новую силу моему желанию окончить гравюру. Гоголь сидел обыкновенно, опершись руками о колени, зачастую имея перед собою какие-нибудь мелкие покупки: они развлекали его. Часто встретишь его, бывало, в белых перчатках, щегольском пиджаке и синего бархата жилете; он всегда замечал, шутя: "Вы - Рафаэль первого манера", - и мы расходились смеясь. Гоголь многим делал добро рекомендациями, благодаря которым художники получали новые заказы. Его портрет, писанный Моллером, - верх сходства".

Но в начале 1840-х годов характер Гоголя заметно испортился. И. свидетельствует: "Исчезло прежнее светлое расположение духа Гоголя. Бывало, он в целый вечер не промолвит ни единого слова. Сидит себе, опустив голову на грудь и запустив руки в карманы шаровар, - и молчит. Не раз я ему говаривал: - "Николай Васильевич, что это вы как экономны с нами на свою собственную особу? Поговорите же хоть что-нибудь". Молчит. Я продолжаю: "Николай Васильевич, мы вот все труженики, работаем целый день: идем к вам вечером, надеемся отдохнуть, рассеяться, - а вот вы ни слова не хотите промолвить. Неужели мы все должны только покупать вас в печати?" Молчит и ухмыляется. Изредка только оживится, расскажет что-нибудь. Признаться сказать, на этих наших собраниях была ужаснейшая скука. Мы сходились, кажется, только потому, что так было уже раз заведено, да и ходить-то более было некуда... Сделался он своенравным. Во время обеда, спросив какое-нибудь блюдо, он едва, бывало, дотронется до него, как уже зовет полового и требует переменить кушанье по два, по три раза, так что половой трактира "al Falcone" Луиджи почти бросал ему блюда, говоря: "Синьор Николо, лучше не ходите к нам обедать, на вас никто не может угодить. Забракованные вами блюда хозяин ставит на наш счет"".

В. Ф. Чижов в мемуарах подтверждает этот рассказ И., намекавшего на необщительность Гоголя, в ту пору больше стремившегося слушать собеседников, чем рассказывать самому: "Однажды я тащил его почти насильно к Языкову. - Нет, душа моя, - говорил мне Иордан, не пойду, там Николай Васильевич. Он сильно скуп, а мы всё народ бедный, день-деньской трудимся, работаем - давать нам не из чего. Нам хорошо бы там вечерок провести, чтоб дать и взять, а он всё только брать хочет".

И. описал в своих мемуарах эпизод с чтением Гоголем "Ревизора" в феврале 1840 г.: "...Приезд наследника (будущего императора Александра II, в свите которого в Рим приехал В. А. Жуковский. - Б. С.) привлек в Рим множество гостей, особенно русских; Н. В. Гоголь, воспользовавшись этим, как известный писатель, желая помочь одному земляку своему, малороссу, весьма посредственному художнику, Шаповаленко (имеется в виду Иван Савельевич Шаповалов (1817-1890), А. А. Иванов относит этот эпизод к февралю 1841 г. - Б. С.), объявил, что будет читать комедию "Ревизор" в пользу этого живописца, по 5 скуд за билет. Как приезжие русские, так и приятели художника все бросились брать билеты. Говорили, что Гоголь имеет необыкновенный дар читать, особенно "Ревизора", - комедию, обессмертившую его. Княгиня Зинаида Волконская дала ему в своем дворце, Palazzo Poji, большое зало, с обещанием дарового угощения. Съезд был огромный... В зале водворилась тишина; впереди, полукругом, стояло три ряда стульев, и все они были заняты лицами высшего круга. По середине залы стоял стол, на нем графин с водою и лежала тетрадь; видим, Н. В. Гоголь с довольно пасмурным лицом раскрывает тетрадь, садится и начинает читать, вяло, с большими расстановками, монотонно. Публика, по-видимому, была мало заинтересована, скорее скучала, нежели слушала внимательно; Гоголь, время от времени, прихлебывал воду; в зале царствовала тишина. Окончилось чтение первого действия без всякого со стороны гостей одобрения; гости поднялись со своих мест, а Гоголь присоединился к своим друзьям. Явились официанты с подносами, на них чашки с отличным чаем и всякого рода печением... Во время чтения второго действия многие кресла оказались пустыми. Я слышал, как многие, выходя, говорили: "этою пошлостью он кормил нас в Петербурге, теперь он перенес ее в Рим". Доброе намерение Н. В. Гоголя оказалось для него совершенно проигранным. Несмотря на яркое освещение зала и на щедрое угощение, на княжеский лад, чаем и мороженым, чтение прошло сухо и принужденно, не вызвав ни малейшего аплодисмента, и к концу вечера зало оказалось пустым; остались только мы и его друзья, которые окружили его, выражая нашу признательность за его великодушное намерение устроить вечер в пользу неимущего художника".