Гоголь

В. Г. Белинский в статье "О русской повести и повестях г. Гоголя" (1835) назвал Х. вторым лицом комедии после Городничего: "Сцена явления Хлестакова в доме городничего в сопровождении свиты из городского чиновничества и самого Сквозника-Дмухановского; представление Анны Андреевны и Марии Антоновны; любезничанье и вранье Хлестакова - каждое слово, каждая черта во всем этом, общность и характер всего этого торжество искусства, чудная картина, написанная великим мастером, никогда не желанное, никем не подозревавшееся изображение всеми виденного, всем знакомого, и, несмотря на то, всех удивившего и поразившего своею новостию и небывалостию!.. Здесь характер Хлестакова - этого второго лица комедии развертывается вполне, раскрывается до последней видимости своей и микроскопической мелкости и гигантской пошлости. К сожалению, это лицо понято меньше прочих лиц и еще не нашло для себя достойного артиста на театрах обеих столиц. Многим характер Хлестакова кажется резок, утрирован, если можно так выразиться, его болтовня, напоминающая не любо, не слушай врать не мешай, - изысканно-неправдоподобною. Но это потому, что всякий хочет видеть и, следовательно, видит в Хлестакове свое понятие о нем, а не то, которое существенно заключается в нем. Хлестаков является к городничему в дом после внезапной перемены его судьбы: не забудьте, что он готовился идти в тюрьму, а между тем нашел деньги, почет, угощение, что он после невольного и мучительного голода наелся досыта, отчего и без вина можно прийти в какое-то полупьяное расслабление, а он еще и подпил. Как и отчего произошла эта внезапная перемена в его положении, отчего перед ним стоят все навытяжку - ему до этого нет дела; чтобы понять это, надо подумать, а он не умеет думать, он влечется, куда и как толкают его обстоятельства. В его полупьяной голове при обремененном желудке все передвоилось, все переменилось - и Смирдин с Брамбеусом, и "Библиотека" с "Сумбекою", и "Маврушка" с посланником. Слова вылетают у него вдохновенно; оканчивая последнее слово фразы, он не помнит его первого слова. Когда он говорил о своей значительности, о связях с посланниками, он не знал, что он врет, и нисколько не думал обманывать: сказав первую фразу, он продолжает как бы против воли, как камень, толкнутый с горы, катится уже не посредством силы, а собственною тяжестию. "Меня даже хотели сделать вицеканцлером (зевает во всю глотку). О чем, бишь, я говорил?" Если бы ему сказали, что он говорил о том, как отец секал его розгами, он, наверное, уцепился бы за эту мысль и начал бы не говорить, а как будто продолжать, что это очень больно, что он всегда кричал, но что "при нынешнем образовании этим ничего не возьмешь". Многие почитают Хлестакова героем комедии, главным ее лицом. Это несправедливо. Хлестаков является в комедии не сам собою, а совершенно случайно, мимоходом, и притом не самим собою, а ревизором. Но кто его сделал ревизором? страх городничего, следовательно, он создание испуганного воображения городничего, призрак, тень его совести. Поэтому он является во втором действии и исчезает в четвертом, - и никому нет нужды знать, куда он поехал и что с ним стало: интерес зрителя сосредоточен на тех, которых страх создал этот фантом, а комедия была бы не кончена, если бы окончилась четвертым актом. Герой комедии - городничий как представитель этого мира призраков". Позднее, в письме Гоголю от 20 апреля 1842г., В. Г. Белинский уже готов был признать в Х. героя, равноправного с Городничим: "Теперь я понял, почему вы Хлестакова считаете героем вашей комедии и понял, что он точно герой ее..." Х. уподобляется мелкому черту. Неслучайно Гоголь наградил его такой мечтой: "...А хорошо бы, черт побери, приехать домой в карете, подкатить эдаким чертом к какому-нибудь соседу-помещику под крыльцо, с фонарями, а Осипа сзади одеть в ливрею".

А. К. Воронский в книге "Гоголь" (1934) утверждал: "Фигура Хлестакова воздушна; во всякий момент она готова расплыться туманным пятном. Он весь в неверном полете. Недаром появляется он внезапно и так же внезапно исчезает. Куда исчезает, почему? Не человек, а тень, мираж, мыльный пузырь. Он лишен всякого ядра; он тот, кого из него хотят сделать. Трусость городничего и боязнь возмездия превращают Хлестакова в ревизора. Хотят, чтобы он беспросветно лгал, он лжет беспросветно и вдохновенно. Анна Андреевна и ее дочь делают его ловеласом, женихом. Осип увозит его из города. Он всем подчиняется. Во всякий момент он готов облечься в чужую личину, перевоплотиться, он должен, он непременно всегда будет делать, потому что у него нет ничего своего. Он - пустышка, дыра, ничто. Отсюда и вранье его. Он лжет, потому что должен придумывать себя, чтобы кем-нибудь быть. Как только Хлестаков перестанет играть, лгать, он действительно сделается "сосулькой", "вертопрахом", "елистратишкой". Его ложь - некое самоутверждение себя; иначе он "везде, везде". Самое страшное, когда Хлестаков остается наедине с собой. Он всегда должен быть на людях".

Д. С. Мережковский в статье "Гоголь и черт" (1906) подчеркнул: "В Хлестакове, кроме реального человеческого лица, есть "призрак". "Это фантасмагорическое лицо, - говорит Гоголь, - которое, как лживый олицетворенный обман, унеслось вместе с тройкой Бог знает куда"... В качестве реальной величины в государстве Хлестаков - ничтожество... Собственный лакей его, дурак (здесь Мережковский ошибся, Гоголь не только подчеркивает, что Осип умнее своего барина", но и наделяет его безусловным здравым смыслом. - Б. С.) и плут, презирает барина... Он, однако, сын дворянина, старосветского помещика из глубины России. Но никакой связи со своим родом, землею он не сохранил. Он весь до мозга костей - петербургский безземельный "пролетарий", безродный, искусственный человек - гомункул, выскочивший из "петровской табели о рангах", как из алхимической склянки... Как личность умственная и нравственная, Хлестаков отнюдь не полное ничтожество... В нем есть все, что теперь в ход пошло и что впоследствии окажется пошлым. "Одет по моде", и говорит, и думает, и чувствует по моде... Он как все: и ум, и душа, и слова, и лицо у него как у всех... Сущность Хлестакова именно в... неопределенности, неоконченности... Он, как выражается черт Ивана Карамазова, "потерял все свои концы и начала"; он воплощенное отрицание всех концов и начал, воплощенная нравственная и умственная середина, посредственность. Но главные силы, которые движут и управляют им, - не в общественной и не в умственной или нравственной личности, а в безличном, бессознательном, стихийном существе его - в инстинктах. Тут прежде всего слепой животный инстинкт самосохранения неимоверный волчий голод... Это не просто мужичий голод, который насыщается хлебом насущным, а благородный, господский. В праве на удовлетворение этого голода Хлестаков сознает себя в высшей степени барином: "Ты растолкуй ему серьезно, что мне нужно есть... Он думает, что как ему, мужику, ничего, не поест день, так и другим то же. Вот новости!"... Природа, наделив его такою потребностью, вооружила и особою силою для ее удовлетворения - силою лжи, притворства, уменья казаться не тем, что он есть. И эта сила у него опять-таки не в уме, не в воле, а в глубочайшем бессознательном инстинкте... Зрители смеются и не понимают страшного в смешном, не чувствуют, что они, может быть, обмануты еще больше, чем глупые чиновники. Никто не видит, как растет за Хлестакова исполинский призрак, тот, кому собственные страсти наши вечно служат, которого они поддерживают, как поскользнувшегося ревизора - чиновники, как великого Сатану - мелкие черти. Кажется, и доныне никто не увидел, не узнал его, хотя он уже является "в своем собственном виде", без маски или в самой прозрачной из масок, и бесстыдно смеется людям в глаза и кричит: "Это я, я сам! Я - везде, везде!".