Гоголь

А. Белый в "Мастерстве Гоголя" (1934) утверждал: "Весь размах лирики, данный ритмами, от которых себя отвлекает в прозе Пушкин, вложил Гоголь в прозу, заставляя вздрагивать, как струны, вытянутые свои строки, дающие звук ассонансов и аллитераций". А. Белый полагал, что "Гоголь - сама эпопея прозы, поскольку в ней русский народный язык влил жизнь в "литературу и только"; "штиль" мелкопоместного дворянина, сниженного в мещанстве, высокопарица канцеляриста и грубая смачность семинариста им впаяны вместе с местными народными говорами в литературную форму; Пушкин еще посылал учиться языку у просвирен; Гоголь из этого именно языка извлек оттенки непередаваемой звучности. Там, где были местные и сословные языки, стал "язык языков", гибкий в оттенках перехода: от наречия к наречию. И новый язык зажег жизнь в лучших наших прозаиках-классиках. Переродилось самое понятие "проза"; и русская литература заняла первое место в мировой". По его мнению, у Гоголя "вместо дорической фразы Пушкина и готической фразы Карамзина - асимметрическое барокко, обставленное колоннадой повторов, взывающих к фразировке и соединенных дугами вводных предложений с влепленными над ними восклицаниями, подобными лепному орнаменту. Но и короткая фраза Пушкина, как составная часть стиля, имеет тут место, подобно пустому простенку между горельефными влеплинами..." Здесь подчеркивается архитектурность гоголевского стиля. В качестве одного из сквозных мотивов гоголевского творчества А. Белый выделяет следующий: "Гоголь инкорпировал мертвеца мертвецов в человека; в Поприщине человек переживает прижизненно бред засмертный; в Хлестакове омоложается: в смерть; в Чичикове наливается благообразием, более уродливым, чем личина колдуна". Как справедливо заметил Ю. В. Манн, "описания чертовщины у Гоголя построены на откровенной или полуприкрытой аналогичности бесовского и человеческого".

М. М. Бахтин в статье "Рабле и Гоголь" (1970) заметил: "Смеющийся сатирик не бывает веселым. В пределе он хмур и мрачен. У Гоголя же смех побеждает все... Он создает своего рода катарсис пошлости". Уже с юных лет Гоголь любил выражаться "неправильно" и более чем вольно относился к языковым нормам. По свидетельству В. И. Любич-Романовича, еще в нежинской гимназии "над своей разговорной речью... поставил крест. И такое, бывало, словечко скажет, что над ним весь класс в голос рассмеется. Однажды ему это было поставлено на вид одним из наших преподавателей, но Гоголь ему на это ответил: "А чем вы докажете, что я по-своему неправильно говорю?" Гоголь, создавший замечательные комические образы, в жизни был человек далеко не веселый. А. K. Толстой 3 ноября 1853 г. писал С. А. Миллер: "Я понимаю, отчего натуры такие глубоко печальные, как Мольер и Гоголь, могли быть такими комиками. Чтобы хорошо передать что-нибудь, хорошо оценить, нужно быть вне этого, так же как надо выйти из дому, чтобы срисовать фасад дома..." И он же 20 декабря н. ст. 1871 г. писал из Дрездена Б. М. Маркевичу о голландском художнике-пейзажисте Якобе Рейсдале (1628-1682): "Не хотел бы я расстаться с его неправильностями, как и с неправильностями Гоголя".

Основным источником литературы Гоголь считал саму жизнь. По свидетельству А. О. Смирновой, "у Гоголя всегда в кармане была записная книжка или просто клочки бумаги. Он заносил сюда все, что в течение дня его поражало или занимало: собственные мысли, наблюдения, уловленные оригинальные или почему-либо поразившие его выражения и пр. Он говорил, что если им ничего не записано, то это потерянный день; что писатель, как художник, всегда должен иметь при себе карандаш и бумагу, чтобы наносить поражающие его сцены, картины, какие-либо замечательные, даже самые мелкие детали. Из этих набросков для живописца создаются картины, а для писателя сцены и описания в его творениях. - "Все должно быть взято из жизни, а не придумываться досужей фантазией". Гоголь при всей своей застенчивости и нелюдимости, охотно вступал в разговоры с самыми разнообразными людьми. "Мне это вовсе неинтересно, - говорил он, как бы оправдываясь, - но мне необходимо это для моих сочинений".

А. Белый первым обратил внимание на настоящее "кулинарное изобилие гоголевской прозы как олицетворение неизбывной полноты жизни, заставляющее вспомнить о старинных натюрмортах: "Чудовищен поварской прейскурант; вспомните овощи, фрукты, мяса, перевернутых ушами вниз зайцев - залу любого музея живописи под номерами 10, 11, 12; первые заняты старыми немцами, итальянцами, испанцами. В "Веч.", "ТБ", "В" реестр отмечает 16 упоминаний о кушаньях (за вычетом предисловий к "Веч"); в предисловиях, бытовых повестях, комедиях и "МД" мой реестр отмечает 86 смачно поданных блюд или плотоядных упоминаний о них; в "МД" необходимый, сопутствующий героям передний фон жанра - еда; блюда отнюдь не декоративны; как яства, поданные голландцами: взять бы да съесть! Краткое перечисление этого смачного изобилия: напитки, водки, вина - "золототысячниковая сивушка" (Шп), водка, настоенная на травах "деревий и шалфей", перегонная на "персиковых косточках" (СП), поднос "разноцветных настоек" (МД), "разные наливки" (ОТ), "губернская мадера" (слона повалит) (Рев); "госотерн" (в уездных городах нет просто сотерна), "клико-матрадура" (не просто клико), "толстобрюшка" (Рев), бордо, называемое "бурдашкой", французское, под названием "бомбон" ("запах? - розетка") (МД); к водкам - закуска: "соленые опенки" (Шп.), сушеные рыбки, грибки (с чебрецом, с гвоздиками, с волошскими орешками, с мускатными орешками) (СП), балык, селедки (ОТ), винегрет, холодная телятина (Ш), вареные бураки, огурец, икра, паюсная, свежесольная, копченые языки (МД), сыр (Игp) и т. д. Мучные блюда: коржики, скородумки, шанишки, прягла (СП), пряженцы, масленцы, взваренцы (МД), другие "пундики", ватрушки ("каждая больше тарелки"), лепешки с припеками (луком, маком, творогом, сняточками), "кисленькие" на вкус (неизвестно с чем) (СП); блины, пирожки (с маком, с сыром, с "урдою") (СП), паштет (Ш), "загнутый пирог... с яйцом", кулебяки с сомовым плесом, "пирог с головизною", набитый хрящами и щеками "девятипудового осетра", "пирог с груздями"; и - наконец знаменитая петуховская кулебяка в четыре угла: в одном "щеки осетра да вязига"; в другом - гречневая кашица, да грибочки с лукочком, да сладкие молоки, "да еще чего знаешь там этакого... какого-нибудь там того" (МД). Супы: "борщ с голубями" (ОТ), "стерляжья уха с налимами и молоками" ("шипит и ворчит... меж зубами, заедаемая расстегаем") (МД), пятьсотрублевая уха "с двухаршинными стерлядями" и "тающими во рту кулебяками" (МД), "рассупэ-деликатес" (МД) и т. д. Жаркое: "сосиски с капустой" (МД), говядина с луком (Ш), "мозги с горошком" (МД), "индейка со сливами", поданная Шпоньке на одном блюде восприятий с "весьма красивой барышней" (Шп), "набитая трюфелями индейка" (Р), "индюк... ростом с теленка" (набитый яйцами, рисом, печенками" (МД), свинина, баранина, гусь, котлеты с каперсами, теленок, жаренный на вертеле, с почками (два года воспитывался на молоке) (МД), кушанье из внутренностей, "утрибка" (ОТ), кушанье, видом похожее "на сапоги, намоченные квасом", соус, "обхваченный...винным пламенем" (ОТ), каплун (ОТ), пулярка жареная, "с финтерлеями", "няня", или блюдо "из бараньего желудка, начиненного гречневой кашей, мозгом и ножками"; из рыбных - севрюжка, белуга, осетр: к нему сняточки, груздочки, да - репушка, да морковка, да бобки, да свекла звездочкой ("да... чего-нибудь там этакого... того-растого... Да поджарь, да подпеки, да дай взопреть" (МД). Сладкое, - ... Довольно, читатель! Не Илиада, а... Жратв-иада; можно бы исщербить щит Ахилла резьбою показанных блюд; в центре ж вырезать пуп: герой жанра - брюхо! Неспроста перечисляю предметы и блюда, отчетливо выпертые всем рельефом из плоскости полотна; перечисленье - прием третьей фазы; столы жирных блюд средь тяжелой скульптуры вещей здесь насильственно вставлены в легкие фоны, почти загораживая кругозор..." Кулинарная роскошь - это соблазн, побуждающий людей грешить (брать взятки, выжимать все соки из крепостных крестьян и т. д.). Интересно, что автор столь впечатляющего "кулинарного пейзажа" умер фактически от того, что добровольно уморил себя голодом, изживая греховный "кулинарный соблазн".