Страница 16 из 26
5
Из дневниковых записей Марии Луизы:
«Голос из Нотр Дам де Пари вернул мне покой. Не знаю, был ли человек, написавший «Монахиню», одержим злым духом. Но исповедовавший меня священник был так добр и не осудил меня. Внезапно ко мне вернулось детское восприятие Бога. Это произошло так давно... Я помню красивую книгу о святых и чудесах, строгие лица бородатых мужчин на картинках. И руки моей мамы, держащие книгу. Я вдруг вспомнила, что моя мама когда-то была другой. Нежной. Она прижимала меня к себе и тихим голосом читала. В её повествовании Ной переводил людей по дну морскому, Илия возносился на небо. А там, высоко-высоко, почти у самого солнца, мне представлялся сияющий седовласый Бог.
Я опять поверила в то, что мир может быть прекрасен. Я вдруг устыдилась того, что злилась на маму. Ведь она, бедная, после смерти отца действительно оказалась одинокой, заточённой в мрачные стены Санси. Моя мама не хотела той же участи для меня. И сама Жозефина де Сансильмонт надеялась когда-нибудь увидеть высший свет. Разве имею я право осуждать маму за её мечты? Да, после смерти отца в ней что-то изменилось. Она стала отстранённой, замкнутой, холодной. Но, в конце концов, мама сделала для меня всё, что могла при её скудном финансовом положении. Нашла мне вполне образованную гувернантку мадам Жозани. Смогла собрать небольшую сумму, которая позволит мне некоторое время оплачивать в Версале услуги горничной. Даже сумела завести по переписке дружбу с некой госпожой в Версале, которая обещала помочь мне устроиться во дворце. Наверное, мне нужно надеяться на лучшее.
Когда мы с мадам Жозани вышли из Нотр Дам де Пари, уже стемнело. Нас окружали люди-силуэты, люди-тени. На меня вдруг навалилось ощущение сна и перемещения. Так бывает, когда ты летишь или падаешь во сне. Даже воздух стал каким-то другим. Будто чьё-то ледяное дыхание, пробирающее до костей, но такое волнующее... Я смотрела на утонувший в черноте город. Ничего не видно. Только площадь возле собора освещают огни факелов и костров. Я спустилась по ступеням вниз и оглянулась на собор. Казалось, каменный колосс, разделённый на три части фасадом и двумя недостроенными башнями, сейчас рухнет и раздавит тебя. Короли покинут аркаду, ангелы унесут Деву Марию на небеса, а демоны и чудовищные птицы заберут меня в ад, потому что я грешница. На площади перед собором пылали костры, десятки костров, люди ходили туда-сюда с зажжёнными факелами. Что здесь происходит или собирается произойти?»
***
Возле паперти Нотр Дам де Пари, между двумя высоченными палками, юноша и мрачный старик натягивали синюю ткань с нарисованными на ней жёлтыми звездами.
– Мадам Жозани, что здесь происходит? – спросила Мария Луиза.
– Комедия Дель Арте, – мадам презрительно поморщилась.
– Что-что, простите?
– Комедия масок! Балаганный театр!
– Здесь будут показывать спектакль?
Никогда прежде Мария Луиза не видела театра. Мама, когда бывала в хорошем расположении духа, рассказывала о спектаклях, которые смотрела много лет назад в Версале. Мадам Жозани называла театральные постановки бесстыжим переодеванием и кривлянием.
– Наверное, – ответила мадам Жозани и потянула Марию Луизу в сторону.
– А что именно здесь будут показывать? – Мария Луиза упёрлась, как заартачившаяся лошадь.
– Непристойные вещи! – воскликнула мадам Жозани.
– Я хочу посмотреть.
– Мадмуазель, вы только что вышли из храма Божьего. Вы только что исповедались. И хотите увидеть богопротивное зрелище!
– Мадам, – Мария Луиза почувствовала, что начинает злиться. Ощущение эйфории после исповеди постепенно исчезало. – Там, в соборе, вы позволили себе рассказывать мне весьма неприличные истории. А теперь запрещаете смотреть на то, как одни люди развлекают других людей?
Наверное, после этих слов мадам Жозани покраснела. Но Мария Луиза этого не увидела. В свете факелов и костров все лица принимали огненный оттенок.
– Делайте что хотите, – мадам Жозани развела руки в стороны. – Я доставлю вас в Версаль и уеду! Вы невозможны.
Между тем ткань уже оказалась натянутой. Юноша и мрачный старик теперь устанавливали опоры пониже и протягивали между ними верёвку. Сделав свою работу, они тихо удалились. На их месте через некоторое время оказались два весьма забавно одетых человека.
Один в широкой длинной крестьянской рубахе из мешковины, босой, похоже, весь обсыпанный мукой.
Второй в белой с разноцветными заплатками блузе, коричневом кушаке и белых, грубо заштопанных цветными лоскутами панталонах. На боку у человека болталась деревянная шпага, на голову была надета шапочка с заячьим хвостом, лицо закрывала чёрная маска с шишкой на лбу.
Как только эти двое встали перед натянутой со звёздами тканью, вокруг них появились люди. Бесцельно слонявшийся по площади народ образовал теперь вокруг ряженых полукруг. Стало тесно.
– Пойдёмте от этого балагана! – мадам Жозани больно вцепилась в руку Марии Луизе.
– Никуда я не пойду, – упёрлась маркиза.
– Вы собираетесь стоять посреди этого сброда и смотреть?!
– Да.
Человек в крестьянской, из мешковины, рубахе повернулся к зрителям и скорчил такую печальную, трагичную рожу, что вызвал у толпы истеричный хохот.
– Чего ты кривишься, Пьеро? Аль Коломбина не даёт?
– Мне Коломбина не даёт который год, – ответил тот, кого назвали Пьеро. – А ты, паршивый Арлекин, как ни крути, а сам один!
– Мне Коломбина скоро даст. И будет свадебка у нас. А ты, Пьеро, в рванине, будешь не нужен ей и этим людям. Ты стар, зануден и дурак.
– Ты сам хромаешь кое-как. Убогий скрюченный червяк!