Страница 10 из 26
3
Из дневниковых записей Марии Луизы:
«С тех пор, как я и Селя нашли кинжал, прошли годы. Мы выросли. Кинжал до сих пор со мной. Я ношу его с собой везде, словно талисман. Он спрятан в кожаных ножнах в складках моего платья.
Я давно знаю, что дядюшка Джо не вампир. Сейчас он совсем стар, но по-прежнему сторожит деревенское кладбище.
Как только мне исполнилось одиннадцать лет, мама отослала Селю в деревню навсегда. Маркиза Жозефина посчитала, что детство моё уже закончилось и в куклы теперь играть неприлично. Я проплакала всю ночь, когда поняла: Селя была всего лишь моей живой куклой. А потом её выбросили, словно пришедшую в негодность. Из Парижа мне прислали воспитательницу, мадам Жозани. Странная, весьма противоречивая женщина. С одной стороны, она невероятно набожна. Нередко, по вечерам, когда мадам Жозани читает мне «Жития святых», слёзы не сходят с глаз моих, а душа преисполняется такой тоски и печали, что кажется мне, будто бы я претерпеваю все те лишения и испытания, которые претерпели мученики за веру Христову. Но уже на следующий день, щебеча, словно птаха весенняя, рассказывает мадам о Париже, нравах его, а более всего о тамошних товарах. И узнаю я тогда, что сапожники в Париже самые лучшие, портные самые искусные, да и сама жизнь более весёлая, чем в нашей унылой провинции. В Париже королева. Здесь – чернь поганая. И вот когда называет мадам Жозани тех, кого я знаю, чернью поганой, закрадывается в моё сердце неприязнь к этой столичной даме. Хоть и учит она меня многому интересному. Танцам и музыке. Старенький мамин клавесин не умолкает, бывало, целую неделю. Это я осваиваю музыкальную грамоту. А потом следующую неделю провожу я за мольбертом. Мадам Жозани, оказывается, и с искусством рисунка знакома. Мне нравится учиться. Хотя мадам Жозани бывает временами просто невыносима! Настолько невыносима, что я начинаю мечтать о полном уединении. Иногда спрашиваю, обращаясь к небу: почему я не родилась обычной цыганкой, как Селя? Почему не могу просто жить, просто дышать, просто бегать? Неужели мадам Жозани будет вечно ходить за мной призраком и учить, учить... Не только чему-то интересному, но прежде всего искусству лжи, в котором она наиболее искусна. Но... Я из высшего света и обязана стать тем, кем меня желает видеть маркиза Жозефина де Сансильмонт, моя матушка.
Сегодня, через четыре года после того, как Селю навсегда выгнали из моей жизни, я решила завести дневник. Через два дня я навсегда покину Санси. Никогда больше не увижу и Селю, и деревню, и постаревшего дядюшку Джо. Мой маленький привычный мир навсегда останется в прошлом. Сегодня ночью я в последний раз тайно уйду из замка, в последний раз поцелую кудрявую рыжую бестию. Когда я думаю о Селе, то каждый раз улыбаюсь и вспоминаю забавный случай, произошедший в прошлом году.
Я люблю танцевать. Но не так, как учит «зануда» мадам Жозани: размеренные движения, поклоны, реверансы, а по-настоящему. Под звуки скрипки дядюшки Джо (я, кстати, забыла упомянуть: он прекрасный музыкант), под хлопки крестьян в центре круга. Танцевать так, чтобы ноги потом гудели и сон вырывал меня из реальности, как только моя голова коснётся подушки. Я обожаю деревенские танцы! Однажды ко мне подбежала Селя и прокричала в самое ухо:
– А я с мальчиком целовалась!
Она сказала это с озорством и гордостью и показалась мне в этот момент такой необыкновенной, притягательной. Она выросла, моя Селя, а вместе с ней выросла, видимо, и я.
– И каково это, целоваться с мальчиком? – спросила я, чувствуя, что моё сердце колет, словно маленькими иголочками. Просыпается ревность.
– А ты попробуй, – задорно посоветовала Селя.
– Я не могу, ты же знаешь, – я обиделась на неё. Ведь она прекрасно знает, что я другая. Из другого сословия. Мне запрещено целоваться с крестьянскими мальчиками. Мне, в принципе, даже нельзя бывать в деревне. И я прихожу на танцы только потому, что матушка моя, увлечённая нарядами и зеркалами, замечает свою дочь только в присутствии мадам Жозани или расписанных по часам трапез. В другое время меня для маркизы Жозефины просто не существует.
И тут Селя неожиданно нагнулась ко мне и поцеловала в губы. Крепко, облизывая языком мой язык.
– Вот так они целуются! – сказала она. – Тебе понравилось?
– Нет, – поморщилась я. – Мокро.
– Это, наверное, оттого, что я не мальчик, – покраснела Селя, а затем крепко обняла меня. – И почему ты не можешь жить со мной, в деревне?
– Потому что я маркиза, и мама говорит, что как только я немного подрасту, поеду ко двору королевы в Версаль.
– Там красиво? – спросила Селя.
– Наверное, – я пожала плечами. – Какая разница. Там не будет тебя и дядюшки Джо.
– Но там будет что-то другое.
– Другое – это не то, что здесь».
***
Зима в 1778 году никак не хотела уходить с Руанской земли. Снег не таял в марте, и даже к середине апреля то там, то здесь маячили белые островки среди тянущейся к небу травы. Дороги разбухли, и всякое движение между замком Санси, Руаном и деревней приостановилось.
Не успели дороги подсохнуть, как тут же зарядил дождь. Мелкий, холодный, как осенью, и лил, не переставая, неделю, так что у маркизы Жозефины стало заканчиваться всякое терпение.
– Будто дьявол козни строит, – возмущалась она. – Твоя поездка опять откладывается.
Мария Луиза отворачивалась в сторону так, чтобы мама не видела её лица, и победоносно улыбалась.
Но время шло, солнце и ветер высушили грязь, превратившую дороги в болота...
– Ты велела собрать свои вещи? – Жозефина строго посмотрела на улыбающуюся дочь, стоящую возле распахнутого окна своей спальни. Куда она смотрит? Что нового можно увидеть там, за окном? Привычный пейзаж. Петляющая среди холмов дорога, вдалеке, почти у самого горизонта – остроконечные, часто тонущие в тумане башни Руана. О чём только думает эта девчонка? Явно не о своём будущем. Она так рассеянна, так легкомысленна, несмотря на все усилия мадам Жозани.