Ты теперь мой враг

Губы тут же начинают гореть, ноги становятся ватными, по телу проходит дрожь, а с низа живота поднимается жар, он охватывает меня полностью, и я растворяюсь в собственных чувствах, отчаянно цепляясь за ткань пиджака Демида.

Мне хочется прошептать, как сильно я люблю. Что ни на секунду и не переставала, что всё это время убивала себя воспоминаниями и истязала чувством вины, билась о стены в безрезультатных попытках что-то изменить, но мне приходится сдерживать рвущиеся наружу эмоции — не время срывать маску.

Лишь две слезинки прорывают свою блокаду, но я их не вытираю, глотаю собственные чувства, не давая им вырваться, потому что не хочу всё портить. И не хочу, чтобы Демид мою слабость заметил — благо, тёмная прихожая со мной заодно.

Дикое желание Бронского подтверждает его учащённое сердцебиение, я его чувствую отчетливо и сильнее вжимаюсь в мужчину, отдаваясь этому поцелую полностью, без остатка. Словно уже боюсь разжать пальцы, будто если отпущу, Демид сейчас же растворится прямо в моих руках, исчезнет, или я внезапно проснусь.

Но его сильные руки так крепко сжимают в объятиях, что сомнений никаких — кто-то свыше решает свести меня с ума, разрывая на части мои устоявшиеся убеждения — у нас никогда ничего больше не будет.

Но он здесь, и я воспользуюсь этим шансом, как бы больно не стало после.

Обхватываю Демида за шею, и веду руками под ткань пиджака, он нам сегодня не понадобится; обозначаю этим, что готова идти дальше, Бронский вдруг убирает руки с моей талии, и хоть спустя секунду понимаю, что этот жест лишь для того, чтобы вещь снять — он явно тоже останавливаться не собирается, но всё же рвано выдыхаю, когда он отстраняется от моих губ.

Утыкаясь в мой лоб, Демид тяжело дышит, и я на мгновение думаю, что сейчас всё закончится, но вместо этого он берет моё лицо в свои ладони и вытирает большими пальцами мокрые дорожки. Глаза уже привыкают к темноте, и я могу рассмотреть очертания мужчины, мне необязательно ясно видеть его лицо, чтобы точно знать, как сейчас напряжены его скулы, как близко его губы и как темнеет его взгляд.

— Лика, — шепчет Демид, и тело охватывает дрожь. — Лика…

Он не продолжает, вместо этого вновь накрывает мои губы своими и больше не останавливается, а я ловлю сбивчивое дыхание и тону в его объятиях. Знаю, на что иду, но хочу этого так сильно, что сводит пальцы, и судя по тому, как срывает с меня одежду Демид, прямо тут, в прихожей, желает этого не меньше.

За вещами следует и его рубашка, пальцы не слушаются, но всё же я справляюсь с пуговицами, пара движений, молния, ремень, и теперь преград практически нет, мы будто ненормальные не можем надышаться друг другом, прерывисто дышим и от осознания, что до сумасшествия один миг замирает сердце, Демид подхватывает меня на руки и прижимает к холодной стене позади, мой короткий выдох и чувство наполненности в груди от того, что он со мной, сносит тут же, как торнадо.

Он. Сейчас. Мой.

А всё прочее я эгоистично отсекаю.

Мы словно летим по встречной, осознавая, что нарушаем правила.

Это дорога в пропасть — она полна эйфории вперемешку с болью, и наше безумие обязательно вышвырнет меня на обочину, но это будет после. А прямо сейчас любимый мужчина жадно терзает мои губы, всё увеличивая напор, и я тону в его гулких ритмах.

Дерзкий аромат кружит голову, я вжимаюсь в Демида сильнее, а он крепче обхватывает меня за бедра, и не прекращая целовать, теперь несет в комнату. Там бросает на кровать и нависает сверху, ставит руки по обе стороны от моего лица и замирает, впиваясь взглядом. Это молчание наполнено немым диалогом, практически уверена — Бронский безмолвно упрекает меня за ту боль, что я когда-то ему причинила, и недолгой паузой, словно предупреждает — нежности не будет, но я не боюсь. И это даже будоражит.

Вижу хорошо его глаза в полутьме, свет от уличного фонаря отражается бликами в его чёрных зрачках, и от взгляда, затянутого мороком, снова чувствую мягкую дрожь во всём теле. Подаюсь вперед, требуя продолжения, и получаю его. Демид, наклоняется, и снова обхватывая меня, прижимает к себе.

— Я скучал по тебе, — разбираю в полной тишине его шепот, перемешивающийся с ароматом сандала.

Тут же плавлюсь в затуманенных тёмных омутах. Глаза в глаза, и больше ничего вокруг не существует. Я не ошибаюсь, и наш порыв наполнен дерзкими объятиями и рваными выдохами. Я впиваюсь ногтями в сильные плечи, понимая, насколько временно наше помутнение, но отбрасываю ненужные мысли тут же. Да, Демид уверенно держит меня над пропастью, а потом обязательно безжалостно отпустит руки. Снова.

И я непременно сорвусь с высоты, на которую он позволяет мне забраться своим шепотом. Но мы только набираем скорость, и сейчас парим слишком высоко, чтобы думать о предстоящем падении и неминуемым столкновением с реальностью.

Мне так хорошо, что уже не страшно. И даже плевать, что он теперь мой враг. Я люблю его и ни за что не пожалею о нашей ночи. Поэтому ныряю с головой в болезненную неизвестность под названием «Демид Бронский», полностью отдаваясь его сильным рукам.

Мы лежим рядом и ещё долго не можем восстановить дыхание, а потом Демид одним движением снова притягивает меня к себе, устраиваюсь на его плече и чувствую, как он зарывается носом в мои волосы, делает глубокий вдох, а затем и выдох, хочу поднять глаза, но прямо сейчас не решаюсь.

Верю и не верю, что он меня вот так крепко держит в объятиях. Что мне выпадает шанс слушать его сердцебиение и вдыхать аромат его парфюма. Уверена, ещё долго буду вспоминать, как сходила с ума, рассыпаясь на части, и пусть ненадолго, но чувствую себя счастливой. Мне нужен этот самообман. И я отчаянно борюсь со сном, боясь засыпать. Потому что почти уверена — проснусь одна.

Открываю глаза, когда комнату заполняют сумерки, я всё-таки уснула: сердце успевает заколотиться в досаде, но вопреки опасениям спустя мгновение чувствую, что по-прежнему нахожусь в мужских объятиях.

Всё хорошо, Лика — он не ушёл.

Унимаю напрасно участившийся пульс — судьба дарит мне ещё немного времени, но сердце всё равно мучительно сжимается — этот момент всё равно наступит.

Выбираюсь из объятий и какое-то время разглядываю Бронского, такого родного и чужого, близкого и недосягаемого: сейчас его лицо безмятежно, спокойно, хочу прикоснуться к нему, но одергиваю себя и закусываю губу, а потом закутываюсь в простынь и подхожу к окну в кухонной зоне. Кофе варить не решаюсь — не хочу будить Демида.

Долго смотрю на ещё не проснувшийся город, а потом повинуюсь порыву и распахиваю окно на полную, впуская в квартиру утреннюю прохладу. Закрыв глаза, делаю глубокий вдох полной грудью и растягиваю на лице улыбку — он всё равно уйдёт.

К ней или просто от меня, но уйдёт. Вот только мысль, что я всё ещё для него что-то значу разжигает глубоко запрятанную надежду — между нами ничего не закончилось.

Обхватываю себя и так стою какое-то время, пока внезапно не чувствую на плечах мужские руки, и хоть знаю, кому они принадлежат, а всё-равно невольно вздрагиваю. Но Демид не дает мне на него посмотреть, он притягивает меня спиной к своей груди, крепко держа за плечи, и наклоняется:

— Замёрзнешь, — слышу низкий голос Бронского, он задевает губами мочку уха, и по телу мгновенно проходит очередная волна дрожи.

— Мне не холодно, — говорю, сдерживая разбушевавшийся вмиг пульс. И это правда, мне становится так тепло в сильных руках, что будь на улице минус сорок, я бы сейчас даже не почувствовала.

Слышу, как Демид ухмыляется, он растирает мои плечи, а затем прикасается губами к волосам, делает глубокий вдох, и внутри всё замирает от этого жеста, хочется остановить время и задержать на паузе подольше. Лишь когда когда Бронский всё же объятия ослабляет и тянется к створке, восстанавливаю ритм. Даже не задаю себе вопрос, что будет дальше.

Просто не готова к ответу, просто его знаю.

Демид закрывает окно, оставляя лишь режим проветривания, а я пользуюсь тем, что он разжимает руки и всё-таки оборачиваюсь.