Страница 69 из 74
Глава 33
Сила в слабости
Восемь дней спустя
Настена
- Ну как она?
Максим входит в палату, ставя две полные сумки у моей постели, и сразу подходя к детской кроватке. Наклоняется, проверяет дренаж, который сегодня третий день пустой, и уже привычным жестом прислоняется костяшками пальцев к ее лбу. Маша чуть морщит носик, но не просыпается – часы посещения почти всегда выпадают на конец ее дневного сна.
- Температуры нет, - улыбаюсь я, хотя Макс итак уже это знает – за то время, что мы здесь, он, как и я, безошибочно научился «на глаз» определять, есть ли у ребенка жар.
- Петр Юрьевич уже заходил?
- Да, с утра, на обходе. Глянул на дренаж, и сказал если до вечера ничего не будет, можно убирать.
Я с каким-то щемящим чувством наблюдаю, как Максим ходит по небольшой палате, заглядывая в тумбочку, и в малюсенький холодильник. Недовольно хмурится, когда видит недоеденную вчерашнюю лапшу – и разворачивается ко мне.
- В столовой на ужин была вкусная запеканка, - быстро рапортую, пока он не стал ругаться, - я съела целую порцию, поэтому твоя лапша просто не влезла. Но спасибо – очень вкусно, мясо я съела полностью.
- Хорошо, - мужчина облегченно вздыхает и кивает на привезенные сумки, - там веганские йогурты и мороженое для Маши, убери сразу, пока не растаяло. Молочку все еще нельзя?
- Не-а. После сепсиса, сам знаешь… Может заново воспалиться, так что…
Как обычно, на этих словах у меня трясутся руки, и Максим тут же забирает из ослабших пальцев продукты. Сам ставит все по местам – и привлекает меня к себе, ласково целуя в лоб.
- Все позади, малыш. Все прошло, слышишь? Скоро домой…
Я киваю в его рубашку, как всегда испытывая дикое желание поплакать. Это – не от того, что происходит нечто страшное, а просто из-за расслабления, которое мне дарит его присутствие рядом.
Всегда, когда мы с Машей вдвоем – я сильная и спокойная, трезво рассуждающая о происходящем.
Но стоит Максиму войти в палату – как мой организм тут же признает в нем бесспорного лидера, и я готова переложить на него всю ношу, потому что знаю – он не подведет и справится. Я не знаю, как сам Макс относится к этому, но, кажется, он и не понимает происходящего – просто на автомате берет нас под свое «крыло» и не дает оставаться одним.
- Как там в редакции?
- Нашла что спросить. Все по-прежнему – все бегают, что-то делают, нервничают и стрессуют. А я смотрю на всю эту возню и думаю – ну и хрень же все. Не тут я должен быть… По-настоящему важное рядом с тобой, вот у этой кроватки.
Он кивает на Машулю, которой наши разговоры абсолютно не мешают. За последнюю неделю она научилась спать при каком-угодно шуме, и даже ор детей напополам с пищащей капельницей был не способен ее разбудить.
- Ты итак у нас слишком часто, - улыбаюсь ему в грудь, и покрепче прижимаюсь к мужчине, - все часы посещения. С ума ведь сойти…
- Интересная какая. А где же мне еще быть?
Его удивление – такое искреннее и недовольное, что я лишь молча сцепляю руки за его спиной, не в силах выразить словами то, что чувствую.
Он всегда рядом.
Когда Марусю уносили на трехчасовую операцию – и его голос все время в трубке, пока я ждала в специальной комнате, пытаясь не сойти с ума.
Когда вышел Раволский с перекошенным бледным лицом – и моя выдержка треснула, а голос из трубки с матами велел поставить на громкую – и молча слушал вместе со мной врача, странным образом давая мне силы выдержать это.
Когда мне сообщили, что одним шрамом не обойтись – и опухоль проникла глубоко в ногу, а им пришлось делать надрез еще и там – Максим все равно был моим невидимым плечом, на которое я опиралась, и кивала, слушая врача.
Они удалили опухоль.
Это главное, что должно меня волновать, а «шкурка» - второстепенное, и заживет, и вообще, лишь бы была здорова. Я понимала все, и в то же время не могла представить, какого сейчас моей малышке – там, одной в реанимации, после наркоза и жуткой операции, а я здесь, и еще сутки меня туда не пустят…
Когда Малышарика привезли, и нас поселили в палату интенсивной терапии, где было еще двенадцать детей, и не было ничего для мамы, кроме железного стула рядом, я была счастлива. Абсолютно – ведь моя дочь наконец со мной, и хоть и не может спать от судорог, плачет от страха, и не понимает, что происходит – я могла держать ее за руку, видеть и утешать, а это то, без чего я бы больше не вытерпела.
Два дня мы провели в, казалось бы, нечеловеческих условиях.
Два дня, за которые я попрощалась со здоровой спиной, засыпая на стуле, и просыпаясь через пару минут, потому что моя девочка плачет, и кричит во сне.
И те два дня, которые Максим не мог приехать, потому что в эту палату не пускали никого, кроме матери.
Я думала, что наши мучения на этом закончились, когда нас вновь вернули в платную одноместную комнату, где мы были до операции. Но как же я тогда ошибалась…
- Этого не повторится? – напряженно спрашивает Максим сейчас, сжимая меня в руках, и даже слегка отрывая от пола, - то, что было с ней после операции… Не может начаться опять?
- Сепсис. – Подсказываю я, медленно шевеля губами, - Петр Юрьевич сказал, что не должно быть. Ткани воспалились от хирургического вмешательства, это редкий случай… Но у нас была слишком обширная операция и множество повреждений. Оттого и так… Плохо.
Макс просто кивает, поглаживая меня по голове, и я глубоко дышу, напитываясь его близостью. Так странно – он рядом сейчас каждый день, но я все рано скучаю. Даже вот сейчас, когда мы стоим, плотно прижавшись друг к другу.
После того, как нас переселили сюда, и Маша пошла на поправку, с разрешения и настояния врачей начав вставать и понемногу ходить на ножках, нас ждала новая напасть. В один момент температура, от которой ребенок мгновенно слег на постель, и никакие средства не могли ее сбить.