Страница 46 из 49
— Заходи, Амир, сын, ждали тебя. — Наиграно радушно говорит Дамир Рустамович и кладет свои тяжелые ладони мне на плечи, они грузом припечатывают меня к низу, но я не говорю ничего, молчу, так как сейчас выяснить все должны они. Я здесь просто как марионетка, кукла, которая, однако, хочет сохранить себе жизнь…
— Заметно, — тихо говорит Амир.
— Что же ты, сын, не выполнил моего поручения? Не сделал дело, о котором я тебя просил? — берет в свои руки разговор мужчина за моей спиной. Я смотрю большими глазами на Амира и впитываю его образ в себя всеми фибрами души. — Как не хорошо.
— Дамир Рустамович, — спокойно говорит Амир. — Все кончено. Оставьте ее. Не берите грех на душу.
— Грех? — грохочет мужчина сзади. — Амир. Какой грех? Мои руки почти чисты. Для всего этого есть совсем другие люди, например, ты…
Амир морщится. И тут Дамир Рустамович коротко и зло смеется, от чего его руки потрясывает мелкой дрожью, но это длится недолго. Он вдруг резко и сильно сдавливает мое плечо своими руками, и я стону от боли — будто искры из глаз сыпятся, и от этого моего звука Амир резко подается вперед.
— Тише, тише! — предупредительно выставляет вперед ладонь мой пленитель. — Оставайся на своем месте, чтобы я мог тебя видеть. Хочу, чтобы все было правильно…
Амир чуть склоняет голову в сторону и вниз. Его поза не выражает ярости, но я чувствую то напряжение, которое скопилось в нем. Потому что сейчас, между этими двумя, идет настоящая война взглядами, они будто бы скрестили шпаги, и неизвестно, кто выйдет из этой битвы победителем, потому что все стало донельзя серьезным.
— Поговорим?
— Амир, какие дела творятся, а? Вильданова взяли, — мужчина сзади коротко кашляет — видимо, запах бензина и ему кружит голову, пробирает легкие изнутри. — Так ему и надо, гниде. Всю жизнь мне дорогу перебегал, козел. Терпеть его не могу, идиота старого.
Амир вскидывает брови до линии роста волос, и я тоже замираю.
— Ну а ты что думал, будто я позволю ему оставаться на коне? Нееет, — хрипло смеется он. И вдруг снова замолкает.
Чувствую, что смотрит долгим и внимательным взглядом на моего мужчину, и будто ведет с ним какой-то молчаливый диалог. Кажется, в таких странных условиях они оказались впервые, и это подталкивает их к разговору, в котором оба долго нуждались, который зрел так давно, что превратился в большой и гнойный нарыв. Меня охватывает предчувствие, которое разливается по этой комнате, этому отдалённому от города охотничьему дому в лесу, что отсюда выйдут живыми далеко не все. И, кажется, Дамир Рустамович понимает это больше остальных, потому что он явно уверен, что выжившим окажется именно он…
— Я ненавижу всех тех, кто переходил мне дорогу. Кислова, Тобу, Вильданова. Всех урыл по очереди, одного за другим. Тобу пристрелил собственноручно, после его юбилея. Охрана тогда была расслаблена, меня даже никто не заметил. А сделал все так, чтобы подумали на Вильданова, он и отмазывался, болван. — Дамир Рустамович резко кашляет. Все же пары бензина делают свое дело. — Терпеть этого идиота не могу, — он делает какое-то резкое движение, кажется, проводит большим пальцем по горлу. — Достал.
— Дамир Рустамович, пустите ее. Поговорим, — медленно и спокойно предлагает Амир, но мужчина отмахивается от его слов, как от назойливой мухи и говорит почти радостным голосом:
— Да ты что, нет! Все решено уже. Вы останетесь здесь. Все подумают, что это ты с катушек слетел и девчонку пришил все — таки, — тут я чувствую, как дуло пистолета утыкается мне в щеку и готова завизжать от страха, который липкими щупальцами поднимается от мизинцев на ногах до макушки. В глазах Амира проскальзывает яркой вспышкой беспокойство, но он опускает взгляд, чтобы себя не выдать. Делает отстранённое выражение лица.
— Так ты решил меня подставить, сын? — смеется Дамир Рустамович. — Очнулся, идиот. У тебя неделю диск лежал, а ты только сейчас его открыл. А я ведь думал, что ты преданный, как собака. Но неет. Как оказалось, и в тебе живет гнильца. Мне такие не нужны. Неет, — хмыкнул он. — Я — вожак, самый сильный. Всегда шел вперед, убирал с дороги всякий мусор, вроде Тобы, Владимирова, только Вильданов остался. Но и его, как видишь, убрал. Твоими, правда, руками. Ты ведь слил данные на него, да? Даааа, вижу по глазам, что слил. Что тебе это даст? Дебил. Предательство твое что тебе даст?
В его голосе проскользнули нотки истерики.
— Я всегда вам верил, — сказал Амир. — Всегда. И думал, что хочу жить вашей жизнью. Но понял, что все это — мишура, ради чего все это? Ради денег? Туфта — заработаю, — сплюнул он. — Да я с вами до сорока не доживу — с этими тупыми играми в «подставь другого».
— Да что ты знаешь о жизни, сопляк! — взвился Дамир Рустамович, он будто защищал свои идеалы, свои интересы, свою жизнь. — За бабой повелся? Юбкой поманили? И потому решил против семьи пойти? Да ты понимаешь, что ты — просто слабак. Чертов слабак. Но и хорошо, что открыл свое лицо, показал свою жалкую натуру. Мне слабаки в семье не нужны. Потому что я — сильнее всех вас. Тоба много лет назад тоже решил возвыситься. Пошел по главам кланов. Сына моего взял в заложники. Тормоз, — он смачно сплюнул на пол рядом со мной, будто бы напоминание об этом человеке ему было противным. — Приставил к его голове пистолет и сказал, что я должен уйти. И знаешь, что я сделал? Сказал: «отвали, придурок!».
Я замерла, непонимающе глянула на Амира, а тот удивленно приоткрыл рот.
— Потому что это слабость. Даже смерть сына не может помешать моим планам. Потому что главным должен был быть я. Всё и все должны принадлежать мне. А ты против меня решил пойти?
Он махнул пистолетом в сторону Амира. Увидев, как тот напрягся, мне тоже стало не по себе, холодок окутал все тело, и я воскликнула, только бы перевести напряжение от Дамира на себя:
— Вы что, собственным сыном пожертвовали?
— Молчи, тварь! — он резко дернулся, дернулся чуть в сторону, и вдруг размахнулся локтем и со всей силы ударил меня в щеку.
Голова дернулась в сторону, а после и все тело завалилось вправо. Глаза опалила красная вспышка, внутренности дрогнули, а сердце бухнулось куда-то в пятки. На языке задрожал противный металлический привкус крови, который разросся до полного ощущения, что у меня во рту сейчас пульсирует соленый океан.
— Не тронь, гнида! — Амир, как мангуст, быстро и резко бросился вперед, но чертов Дамир Рустамович его опередил. Он быстро выставил руку вперед, навел пистолет в сторону стремительно приближающегося мужчины.
ХЛОП!
Господи.
Даже сквозь мутнеющее, проваливающееся в пустоту сознание, я увидела, что случилось, что произошло. Амир дернулся и внезапно остановился, рухнул на колени, а после упал на пол лицом вниз, оставшись лежать в неестественной позе.
— Вот так, — удовлетворенно выдохнул Дамир Рустамович. Я открыла рот, чтобы завизжать, закричать, пронзить всю вселенную своим горестным всхлипом, остановить бесчинство, но из горла вырвалось лишь только бульканье, которое разбудило сильнейшую боль во всем теле, в голове. Но и эта физическая боль не смогла бы заглушить то сердечное страдание, которое растекалось по венам отравляющим ядом.
Прямо под моими ногами на полу лежал моя любовь. Моя последняя любовь. Амир.
Человек, который пожертвовал собой ради меня. А я…
Вдруг Дамир Рустамович забеспокоился, зашевелился, засуетился. Он быстро сунул пистолет за пояс брюк, вернулся к столу, резко выхватил со стола свой пиджак, и тут же подскочил к приоткрытой двери.
Как только она открылась, я поняла, в чем дело в чем причина его странного беспокойства: в улицы доносились звуки шумно работающих лопастей вертолета, очень неестественный звук для леса. И звуки эти были настолько явными, сильными, что было понятно: вертолет снижается где-то рядом с домом.
— Черт, — ругнулся Дамир Рустамович, и повернулся в мою сторону. Попытался вытащить из-за пазухи пистолет, но от суеты у него это не вышло с первого раза. Он явно махнул рукой на это, и неожиданно быстро нырнул рукой к себе в карман, шустро достал какой-то небольшой золотой предмет, крутанул в его руках.